Казацкое оружие было короткое копье, сабля и секира. Любимый
цвет шляхетских жупанов был белый, а сверху накидывали синий плащ.
Запорожцы, вооруженные самопалами и копьями, были одеты как
на подбор: в красные шаровары, черные киреи
[53]
и большие бараньи шапки. Донцы
же и московские люди одевались кто во что горазд, большинство было вооружено
саблями да луками, колчаны со стрелами носили за плечами.
Пестрота царила в Тушине необычайная, а народищу развелось
столько, что приходилось беспрестанно строить новое и новое для них жилье.
Шутка сказать: восемнадцать тысяч поляков конницы да две тысячи пехоты,
запорожцев тысяч тридцать да донцов пятнадцать. И вся эта силища просила
заделья!
Шуйский терял голову от бед, которые грозили ему со всех
сторон. Московские войска уже не справлялись с беспрестанными вылазками
тушинцев, все новые и новые города присягали Димитрию. Уж насколько удачлив был
как полководец Скопин-Шуйский, но с ним одним не победишь ворога, за коего
выходила биться вся чернь! Поэтому князь Михаил поддержал намерение царя
Василия просить помощи у шведов и сам отправился на север встречать их войско,
во главе которого стал Яков Понтус Делагарди: потомок французских переселенцев
в Швецию, по слухам, воин непобедимый.
Между тем тушинцы, опасаясь усиления царских войск за счет
наемников, решили взять наконец-то Москву. Причем они прекрасно понимали, что
броском дела не сделаешь: столицу надобно изморить. Но для начала, еще прежде
Москвы, решено было захватить Троицкий монастырь.
Это было предложение Сапеги, он же вызвался справиться с
Троицей. Намерение его было одобрено всеми военачальниками и советниками
Димитрия. Ведь Троицкий монастырь стоял на дороге из Москвы в заволжский край;
по этой дороге привозили в Москву запасы, и по этой же дороге доставлялось
продовольствие в тушинский лагерь. Овладеть этой дорогой значило овладеть
главным продовольственным путем, лишить неприятеля пропитания. Даже просто
поставить под Троицей войско, чтобы преградить путь обозам, направляющимся в
Москву, и то было выгодно!
Однако полякам-католикам этого было мало. Им хотелось
непременно взять Троицу! Ведь это было самое святое место в Московском
государстве, национальная святыня, дорогая сердцу каждого русского человека.
Монастырь традиционно стоял за крепкую государственную власть, пусть даже она воплощалась
в лице такого ненадежного и шаткого человека, как Василий Шуйский; отлагаться
от Василия Ивановича Троица не собиралась, более того – всячески поддерживала
на Руси его падающее значение. Архимандрит Иосиф и келарь
[54]
Авраамий Палицын
рассылали по Руси грамоты, возбуждали народ стоять за царя Василия и не
доверять прельщениям обманщика Димитрия. В Новгород, в Вологду, на край Студеного
моря
[55]
, в страны приволжские, в Казань, Нижний Новгород и даже далекую
Сибирь достигали их послания. Если кое-где русские колебались, отпасть ли от
Шуйского, присоединиться ли к Димитрию, то часто продолжали поддерживать
нелюбимого царя Василия именно потому, что Сергий и Никон чудотворцы
[56]
– как
бы за него. Святых Сергия и Никона народ считал дарователями побед. Димитрий
весьма вырос бы в глазах России, если бы в этом монастыре молились за него, а
не за Шуйского!
Монахи Троицы были весьма воинственны. Не только иноки
Троицы Пересвет и Ослябя сражались на поле Куликовом, нынешние обитатели
монастыря частенько выходили из стен своей обители и нападали на гонцов,
которые от имени Димитрия рассылались по русским землям. Это безмерно злило
тушинцев.
– Царь Димитрий! – беспрестанно подзуживал
Сапега. – Стужают
[57]
твоему благородству эти седые грай-вороны
[58]
,
гнездящиеся в своем каменном гробе. Они нам делают всякие пакости. Слух
носится, что ждут князя Михаила Скопина со шведами; когда они придут, то займут
Троицкую твердыню и могут быть нам опасны. Пока еще они не окрепли, пойдем
смирим их, а если не покорятся, то рассыплем в пыль их жилища.
23 сентября 1608 года Сапега стал под Троицей. Начавшаяся
осада еще пуще повредила Шуйскому. Новгородцы, псковичи и дети боярские из
заволжских уездов толпами уходили из его войска, опасаясь за судьбу своих
семей: ведь по всей России шатались шайки разбойников и поляков. Нельзя было
поручиться, чтобы край, преданный Шуйскому сегодня, не изменил ему завтра. Как
ни был самоуверен Василий Иванович, он не мог не видеть, что над ним – гнев
Божий. Призрак Димитрия, многократно преданного Шуйским, сначала в Угличе, а
потом и в Москве, маячил перед его глазами днем и терзал его ночью. Василий
Иванович то обращался к церкви и молитве, то призывал волшебниц и гадальщиц, то
казнил изменников, то объявлял москвичам: «Кто мне хочет служить, пусть служит
и сидит в осаде, а кто не хочет, пусть идет прочь теперь же, я никого не
держу!»
Нельзя было понять, чего хочет царь, однако, опасаясь его
мстительности, очень многие целовали крест на верность ему, а на другой же день
бежали в Тушино. Нет, не потому, что верили в воскресшего Димитрия! Люди
просто-напросто искали выгод. Послужат Димитрию – воротятся к Шуйскому, принесут
повинную, получат у него жалованье – и вновь в Тушино… Многие мотались так
между Москвой и Тушином раз по пять, по шесть. Звались они «тушинские
перелеты». Такое поведение настолько вошло в привычку, что даже не считалось
изменою. Правда, поляки и казаки презирали «перелетов». Усиливалось и презрение
к Димитрию, который собирал вокруг себя людей неверных и оказывал им равное
почтение с теми, кто стоял за него горой. Князь Роман Рожинский теперь мало во
что ставил человека, ради которого некогда привел из Польши войско, и, слышали,
когда царек осмеливался спорить, не раз крикивал на него: «Молчи-де, не то я
тебе голову сорву!» Димитрий терпел: ведь без поляков он не мог существовать.
Имя царя, который стоит якобы за чернь, гремело на Руси.
Присягнул ему Псков с волостями и пригородами, а это была огромная победа.
Покорился Ивангород, Орешек, Переславль-Залесский, Суздаль, Углич…
Войско Димитрия летало по России туда-сюда, одерживая все
новые и новые победы. Ярославль, Кострома, Владимир, Галич, Пошехонье, Шуя,
Балахна, Дух, Гороховец, Муром, Арзамас… Стали передаваться и восточные
области, населенные инородцами. Мордва и черемисы признали его властелином,
касимовский царь татарин Ураз-Махмет изменил Шуйскому и признал Димитрия.
