Уже темнело. Весь монастырь поднялся на ноги, все поспешили
на стены, принялись палить. Когда осаждающие подходили ближе, выстрелы из
монастырских пушек и пищалей так их поражали, что у них вся отвага пропала. Они
побросали свои лестницы и тарасы и обратились в бегство. Довольно и полегло их.
Ободренные защитники выскочили из монастыря и потащили в
ограду брошенные лестницы, покатили туда же и тарасы: на несколько дней было на
чем готовить пищу, и не нужно было подвергаться опасности, выходя за дровами.
Удачно отбитый приступ придал бодрости осажденным: святой
Сергий словно бы вступился за обитель свою. Однако же поляки стали теперь
хитрее и, отвлекая внимание стрельбой по стенам, втихомолку вели под них
подкопы, надеясь заложить туда порох и подорвать.
Известие об этом получилось в Троице случайно – не выдержал
пыток пленный поляк и выдал замыслы своих. Но где находятся подкопы, он не
знал.
Весть возбудила ужас. Самые пылкие и отважные защитники
монастырские, готовые выступить на вылазки, теряли мужество при мысли, что
могут неожиданно взлететь на воздух. Подкопы начали искать, но действовали
вслепую, наудачу и ничего не могли найти.
Страх по-прежнему одолевал осажденных: ожидали с часу на час
смерти; толпы мужчин, женщин, детей теснились в церквах, желая по крайней мере,
чтобы смерть застала их посреди благочестия.
Для поднятия бодрости решили сделать вылазку. Архимандрит
рассказал, что видел в эту ночь святого Сергия, и тот возвестил, что Богородица
с ангельскими силами молит Бога о сохранении обители. После этого ударили в
осадные колокола, пошли в бой не одни ратные, но и слуги и крестьяне. В тот
день не успели найти подкопа и уничтожить его, но троицкой рати посчастливилось
взять несколько неприятельских орудий со всем нарядом.
Наконец удалось добраться и до подкопа! Двое смелых крестьян
Клементьевской слободы, Никон Шилов и Слота, набрели на устье его. Они вскочили
туда, заткнули отверстие и зажгли порох, насыпанный там. Подкоп взорвало, мужики-богатыри
погибли; но то, что давно искали, было найдено.
Защитники приободрились. Вылазка следовала за вылазкой,
причем иноки в боевом деле не отставали от ратных. Не один из монахов
отличился, сражаясь за обитель святого Сергия.
Старец Нифонт с двумястами ратниками и тридцатью монахами
отбил несколько туров, которые тогда слабо охраняли, потому что поляки были
заняты дракою. К ним присоединились другие монахи и успели захватить также
восемь полутарных пищалей, разного оружия, нескольких пленных и возвратились со
славою.
После этого Сапега с Лисовским долго не делали приступов,
решив взять монастырь осадою.
Настала зима. Поляки и их московские пособники жили в
построенных наскоро избах и землянках. Продовольствие они получали грабежом по
соседству.
Монастырские люди делали на них частые вылазки и порою
отбивали продовольствие. На этих вылазках многие приобрели славу и честь. Был в
Троице один такой крестьянин по прозвищу Суета. Росту он уродился огромного и
был очень силен, но неловок, неумелый в деле ратном. Над ним посмеивались; ему
надоели эти насмешки. Как-то раз схватил он бердыш
[62]
и сказал:
– Либо умру, либо славу получу от всех!
Бросился на неприятеля и так начал поражать врагов, что
никто против него устоять не мог!
Конечно, в осаде сидеть – не пироги есть. Поляки задавали
хлопот! Однажды принялись разрывать плотину, чтобы оставить монастырь без воды.
Насилу успели осажденные отвести воду в новое озеро в середине монастыря.
Трудно было доставать дрова. Раз какие-то удальцы решили из
монастыря отправиться за дровами, и враги чуть было не отрезали их, да еще и
овладели воротами монастырскими, называемыми Каличьими, и едва не ворвались
большим числом в середину обители. Насилу отбили их камнями, которые метали из
пращей!
А сколько раз бывало, что выходят крестьяне с оружием рубить
хворост, а уж не ворочаются. Отец пойдет за дровами, чтобы согреть семью, и
пропадет. Дети разведут огонь, а сами говорят:
– Вот это мы отца своего кровь пьем!
Между тем, как это бывает порою при осаде, враги так
привыкли одни к другим, что в промежутках между драками дружелюбно общались
между собой. Иногда литовские люди или московские, служившие «вору», подъедут к
воротам монастырским и попросят вина; им и вынесут, иногда даром, иногда на
обмен; тут враги вместе пили вино, шутили, подсмеивались друг над другом;
иногда расходились подобру-поздорову, грозясь друг другу задать беды на стычке.
Но случалось, что таких поляков, любителей пропиться, троицкие защитники
хватали и уводили в полон.
Несмотря на явную неудачу Сапеги и храбрость защитников,
осада привела к великим бедам. Пока еще можно было пребывать на воздухе, толпы
народа помещались на дворе; настала зима, и надобно было тесниться в душных
покоях. Теснота была невыносимая. Воду пили скверную, был недостаток в хорошей
пище. Вонь и смрад царили в покоях, вонь стояла на дворе от зарезанных и павших
животных; открылась цинга. Пухли у людей десны, вываливались зубы. У других по
телу от нечистоты делались струпья и раны; иные страдали поносом и, ослабев, не
могли двинуться с места; некому было ухаживать за больными. Смертность
возрастала. Сначала хоронили трупы десятками на день, потом более и более. С
утра до вечера только и слышно было, что пение похоронное да плач оставшихся
сирот.
Такие бедствия постигали в основном крестьян, которые пришли
в монастырь под защиту, ибо они были без денег. Ратные люди же, имевшие
состояние, на соблазн другим вели в монастыре пьяную и развратную жизнь.
Болезни и несогласия между осажденными стали известны в
неприятельском стане. Оттуда выбегали удальцы, подскакивали к стенам и
высмеивали беды осажденных.
Воеводы послали к царю челобитную, описывая свое бедствие и
умоляя прислать им ратных сил и пороху. Челобитная дошла до царя благополучно,
однако Шуйский так ответил келарю Троицы Авраамию Палицыну:
– Великая беда обдержит Москву, я не в силах помочь
монастырю!
Келарь кинулся к царским братьям, боярам, но никто не
помогал. Заступился за Троицу патриарх Гермоген. Перед Шуйским и боярской думой
он говорил:
– Если будет взята обитель преподобного Сергия, то
погибнет весь предел российский до Окияна-моря и царствующему граду настанет
конечная теснота
[63]
!
Только тогда царь послал отряд в шестьдесят человек под
командованием Сухого-Осташкова; они повезли фунтов двадцать пороху.
