– Не страшитесь того, что король в землю вашу вошел с
войском. Он не желает вам зла, а по христианскому милосердию и по соседству
хочет утишить Московское государство, потрясенное смутою от бесстыдного вора, и
освободить народ от мучителей, которые его угнетают. Вот пришли к королю верные
слухи, что поганые турки и татары, пользуясь вашим разделением и несогласием,
приступают к вашим границам, с тем чтобы овладеть вашими землями. Тогда
постигнет погибель вашу древнюю веру христианскую. Вот король и пришел на
помощь государству Московскому, не желая, чтобы его собственные земли были
окружены неверными. Если окажете королю расположение, то его величество окажет
вам милость, в чем ручается этой своей грамотой.
Русские посовещались, читая грамоту, и Филарет от имени всех
заявил:
– Слава высочайшая Господу Богу, что он вдохнул
наилучшему королю желание положить конец долгим нашим бедам и страданиям. Мы об
одном только просим, одного молим: чтоб он нашу православную веру сохранил
нерушимо и наши монастыри, и святыни.
Комиссары отвечали:
– Именем короля мы клянемся вам, что все станется по
вашему желанию.
Димитрий ждал-ждал, что кто-то из бояр придет ему поведать,
о чем говорилось на встрече с послами, но никак не мог дождаться. Не выдержав,
он сам пошел к Заруцкому, в котором по-прежнему видел друга и помощника, и стал
упрекать его, что тот вместе с прочими присягнул польскому королю.
Заруцкий, пьяный, как и Рожинский, сначала отмалчивался,
потом резко сказал:
– Разве ты глуп, коли присягам веришь? Что присяга?
Слово. Ветер! Пролетело – и нет его. А за бесчестие и ложь меня не укоряй. Сам
небось забыл, когда говорил правду! Ну есть ли хоть что-то в твоей жизни, в чем
ты можешь истинно поклясться, воровской, обманный государь?
Димитрий неожиданно вскинул голову, которую все привыкли
видеть последнее время робко пригнутой:
– Именно в этом я могу поклясться своей жизнью. Я и
есть истинный государь Димитрий!
– А, ну да, – кивнул Заруцкий. – Об этом я
уже слышал, и не раз. Углич, подмена, пустой гроб, Романовы…
– Но это истина!
– Полно врать, – усмехнулся Заруцкий. – Поди
поищи того, кто твои слова подтвердит, тогда, может статься, и я поверю.
– Тогда идем со мной! – вскричал Димитрий, хватая
его за руку.
Порыв его был так заразителен, что Заруцкий не смог
противиться. Они выскочили из избы и, перебежав дворик, ворвались в новую,
недавно построенную церковь.
Лампады были зажжены, вокруг аналоя горели свечи. Филарет
стоял на коленях пред иконой Спаса Нерукотворного.
Заслышав топот за спиной, обернулся и сурово поглядел на
ворвавшихся мужчин.
– Я хочу, чтобы ты сказал правду обо мне! – не
переводя духа, воскликнул Димитрий. – Вот при нем. А наутро повторил бы ее
пред всем тушинским войском и перед государевыми посланниками. Осточертело мне,
что меня все в глаза обманом тычут и вором зовут. Долго я терпел, но теперь
вижу, что так больше нельзя. Того и гляди рухнет все вокруг. Вся надежда на
тебя. Поклянись светлым именем Христовым и засвидетельствуй мое имя и звание.
– Что, при нем? – вскинул брови Филарет, глядя на
Заруцкого.
– При нем! Пусть он первый узнает, что истинному царю
служит. Ему казаки верят. Если он тоже пред народом вместе с тобой именем
Христовым поклянется – сила моя утроится.
– Отчего ж утроится? – с печальной насмешкой
спросил Филарет. – Нас с ним только двое, иль считать разучился? Третий-то
кто?
– Как кто? – изумился Димитрий. – А Господь?
Его же именем поклянешься – он, значит, тоже со мной. Бог за меня и со мною!
Ну, говори, Федор Никитич, уж кто, как не ты, всю правду ведаешь!
– Бог за тебя и с тобой? – переспросил
Филарет. – Да разве ты в Бога веруешь, монаше?
Димитрий покачнулся, отпрянул, но тотчас угрожающе
надвинулся на Филарета.
– Поосторожней лги, отче, – прошипел
угрожающе. – А то помнишь…
– Помню, помню, что ты с моим братом и со всеми нами
сделал, – отмахнулся Филарет. – Было время, обладал ты жалом язвящим,
Гришка Отрепьев, монах расстриженный, беглый, в миру зовомый Юшка
Богданов-Нелидов!
Заруцкий мысленно кивнул, получив наконец подтверждение
признанию покойной Манюни, которому, честно сказать, не больно-то верил.
– Пред Отцом нашим небесным свидетельствую и беру его
порукою! – загремел между тем Филарет трубным гласом, словно пророк
библейский, призывающий смерть и пламень на полчища филистимлянские. –
Пусть меня поразит Господь, ежели солгу пред ликом его! Подлинный Димитрий убит
предательскими руками, а ты не Димитрий. Ты не отрасль благородного царского
корени, ты есть обманщик друзей своих и предатель собратьев, убийца родных и
кровных своих и доноситель на благодетелей своих, злобный клеветник, изменник и
злодей! И пусть меня разразят молнии и громы небесные, ежели в словесах моих
есть хоть капля лжи!
Заруцкий невольно вскинул голову к потолку. Вверху было
темно: никакие громы и молнии небесные не пронзали своды церковные и не
вонзались во владыку. А впрочем, на своем бурном веку Заруцкий слышал столько
неправедных клятв, видел столько клятвопреступлений, и ни разу лжецы,
призывавшие Господа в поручители, не бывали им наказаны. Так что отсутствие
огненных стрел еще ничего не доказывало.
Зато поведение Димитрия доказывало очень многое!
Он зашатался, словно земля вот-вот норовила разверзнуться
под его ногами, согнулся, протянул было скрюченные пальцы к горлу митрополита,
будто желая вцепиться в его горло, но тотчас отпрянул, прикрылся руками, как
если бы глаза Филарета жгли его каленым железом, – и пятясь, опасаясь
повернуться спиной к обличителю, выметнулся вон из церкви.
– Да воскреснет Бог, да расточатся врази его! –
все тем же полнозвучным голосом произнес Филарет вслед беглецу. – Ныне и
присно, и во веки веков, аминь!
Он величаво поглядел на Заруцкого, точно бы дивясь, отчего
тот не падает ниц и не колотится лбом в пол в припадке восторга перед
бесстрашным владыкою.
Да какое бесстрашие?! Филарет не мог не понимать, что
Заруцкий не даст и волосу упасть с его головы. Дело Димитрия проиграно, а
именно с ним, с Филаретом, вели разговор послы Сигизмунда. Что ж, Заруцкий не
понимает своей выгоды?
