– Вы не последовали за мной, за своим супругом! –
пыжился Димитрий. – Вы невесть где шлялись два месяца, вы… Словом, я не
желаю вас больше слушать! Если хотите оставаться при мне, извольте подчиняться
тем законам, какие устанавливаю здесь я!
«Да ведь ты сам меня бросил!» – чуть не крикнула она в
ярости, однако осеклась, вспомнив о своем положении.
– Сударь, вы должны быть бережнее со мной, – как
могла спокойно проговорила Марина. – Я сознаю, что прогневила вас, однако…
ради нашего ребенка…
– Какого еще ребенка? – вытаращил глаза
Димитрий. – Где он?
Марина чуть не засмеялась, а Барбара не сдержалась-таки –
фыркнула.
– Я беременна, – холодно сообщила Марина. –
Тому уже два месяца.
– А кто отец? – равнодушно спросил Димитрий.
Готовая к этому вопросу, Марина приняла оскорбленный вид:
– Еще раз прошу вас быть бережнее, государь. Я ваша
жена, а значит…
– Ни хрена это не значит! – усмехнулся
Димитрий. – Жена, жена… От кого нагуляла, говорю?
Марина задохнулась.
– Как вы смеете?! – взвизгнула Барбара, теряя
голову.
– Ну я же сказал тебе, старая корова: молчи! –
косо, бешено глянул на нее Димитрий. – Давно у меня рука чешется задать
тебе хорошую трепку, а то и вовсе наколоть на пику. Выблядок твоей госпожи – не
мой. У меня детей быть не может, вот что. Я это давно знаю, уж который год.
Сколько ни сеял направо и налево, ни одно семя не взошло. Значит… Значит, я
бесплоден, а наша царица оказалась шлюхой.
Он какое-то время смотрел в помертвелое лицо Марины своими
бледно-голубыми глазами, потом ухмыльнулся.
– Ладно, живи вместе со своим ублюдком. Я даже рад… У
царя должен быть наследник! Буду растить как своего. Только при одном условии:
жить будешь на моем подворье, но в отдельной хоромине. И мне больше не перечь.
А также если ты, Варька Казановская, дрянная баба, пикнешь гнилое слово при мне
или со Степушкой неласково обойдешься, – он покосился на бледную,
молчаливую Стефку, которая во время этой перепалки не знала, куда глаза
девать, – я из твоей госпожи ее пащенка кулаками выбью. Поняла? Вот такое
мое условие. А теперь, государыня-царица… – Он отвесил шутовской поклон: – А
теперь ответьте великодушно, согласны ли вы по-прежнему играть со мной в эту
игру или пожелаете воротиться к вашему любовнику?
Марина стояла такая же бледная и неподвижная, словно жена Лота,
превратившаяся в соляной столб.
Придется согласиться с этим новым унижением. Сейчас нельзя,
ни в коем случае нельзя восстановить против себя Димитрия. Иначе он выгонит ее,
вышвырнет вон, откажется признать ребенка. И тогда шлюхой прослывет не Стефка,
а она, Марина Мнишек, русская царица! Нет, нельзя допустить это!
И, к великому изумлению Барбары, которая уже предвкушала
отповедь, которую панна Марианна даст своему обнаглевшему супругу и его
любовнице, Марина поклонилась Димитрию, бросила короткое, но веское: «Да!»,
повернулась и вышла, не ответив ни единым словом.
Ее так и трясло; пока спускалась с крыльца, ноги не попадали
на ступеньки. Барбаре, которая и сама еле двигалась, пришлось подхватить
госпожу под руку, чтобы не упала.
Когда Марина медленно, пошатываясь, переходила через двор, у
калитки вдруг сделалась какая-то суматоха.
– Государыня! – послышался истошный крик. –
Государыня Марина Юрьевна! Не вели казнить – вели слово молвить!
Титул, ради которого она претерпела столько унижений (и
сколько еще претерпит?!), вернул Марину к жизни. Повернула голову и увидела
лезущего в ворота молодого мужика с соломенной бородой, с непокрытой головой,
размахивающего заячьим треухом.
– Что там? – Марина с усилием разомкнула
помертвелые губы. – Что ты хочешь?
Повинуясь взмаху ее руки, казаки пропустили незнакомца. Он с
разгону кинулся на колени, ткнулся лбом в землю, кланяясь ниже низшего, потом
воздел измученные глаза:
– Государыня, аль не помнишь? Я стрелец Егорка Усов… В
Кремле стерег твою милость, когда государя Димитрия убили!
«С ума сошел? – чуть не вскрикнула Марина. – Я
ведь только что от государя, он живехонек… увы!» Но тут же до нее дошло, о чем
речь.
Господи, а ведь она и впрямь помнит этого увальня с
простодушным, детским лицом! Они с Барбарой расспрашивали его о Стефке, а этот
Егорка сказал, ее-де забрал в рабство Никита… Воспоминания тут же начали
вязаться в одну цепочку, всплыла сцена кошмарного насилия, которое Марина
принуждена была наблюдать…
Она передернулась, с отвращением взглянула на мужика:
– Что ты хочешь? Зачем пришел?
– Вели государю женку мою вернуть, – взмолился
Егор, и слезы набежали на его голубые глаза. – Степаниду! Я ее через забор
видел, а после узнал: она у государя нынче в наложницах. Пускай вернет!
Марина смотрела тупо, ничего не понимая, но тут вскрикнула
Барбара, которая оказалась догадливей своей госпожи:
– Стефка – твоя жена?! Ну и ну! Нашел кого в жены
брать, остолопина!
Марина не верила ушам. Ох-хо-хо, ну и шуточки иной раз
вышучивает судьба!
Посмотрела в бледное лицо, в несчастные глаза. Бедняга ты
бедняга…
Но тут же мимолетная жалость к Егору иссякла.
– Не в силах я тебе помочь, – сказала она жестоко,
потому что, мучаясь сама, хотела хоть кому-то причинить такую же боль. –
Забудь ты о ней, коли жив быть хочешь. Забудь! А теперь иди вон.
Егор смотрел снизу вверх, словно бы ничего не понимал.
– Вон иди! – выкрикнула Марина злобно. – А
ну, уберите его отсюда!
Набежали донцы, подхватили мужика, вытолкали взашей – он и
пикнуть не успел.
Марина устало провела рукой по глазам. Почему-то больше
всего мучило ее в эту минуту воспоминание о том, как она уходит от спящего
Заруцкого – спящего, сломленного любовью.
Господи! Да зачем же она его бросила? И ради кого? Ради
чего?!
Наконец-то она смогла заплакать, признавая свое новое – но,
кажется, не последнее! – поражение. Чудилось, каждая новая уступка
Димитрию, судьбе, невзгодам вынимает очередной алмаз из некоего драгоценного
венца ее гордости.
Но что, ради Бога, что она могла поделать, как сызнова не
смириться с судьбой?
