– Плюс-минус несколько минут.
– Когда вы обнаружили Кордеро, он лежал лицом вниз?
– Да, я это говорил сегодня, наверное, десять раз.
– Вы трогали его? Переворачивали?
– Зачем?
– Я просто спрашиваю.
– Нет. Я не трогал его. И без того было ясно, что он мертв.
– Почему?
– Он лежал лицом вниз в луже крови – большой луже – и не двигался. Для меня было ясно, что он мертв.
– Вот как? – Коллинз сделала пометку в блокноте и подняла голову. Выражение лица нейтральное, хотя треугольные мышцы рта напряглись. – Вообще-то он мог быть только ранен, но вы каким-то образом знали, что он мертв.
– Да. Я…
– Дверь его квартиры была открыта?
– Да…
– Так что вы могли заглянуть?
– Да, но…
– Что?
– Она была открыта лишь на пару дюймов, и что там происходит, я увидеть не мог. И объяснил это уже Ричардсону.
– Вы не могли бы перестать ссылаться на беседу с агентом Ричардсоном?
– Нет. – Мое сердце бешено колотилось. – Я устал повторять одно и то же.
– Я вам объяснила. – Коллинз кивнула на камеру. – Не понимаю, зачем вы все так усложняете. – Ее ледяной тон вполне соответствовал выражению лица. – Это выглядит не очень хорошо.
– А мне плевать, как это выглядит. – Я начал терять терпение.
– Итак, вы вошли.
– Что?
– В квартиру. Вошли.
– Да, вошел. И вы это знаете. Постучал, никто не ответил. Я подождал немного и опять постучал. Было слышно, что там включен телевизор, и виден голубоватый свет от экрана. Он отражался от стены в коридоре. Вы знаете, как это бывает.
– Нет, не знаю. Расскажите.
– Нечего рассказывать.
– Значит, дверь была приоткрыта, и вы вошли. Вас это не удивило?
– Что?
Коллинз пожала плечами:
– То, что дверь была не заперта. В квартире на цокольном этаже дома, в Нью-Йорке, в таком районе. Я не хочу сказать о вашем районе ничего плохого, Родригес, по все же это странно.
– Да, вы правы, у нас тут не Парк-авеню.
– Странно. Приоткрытая дверь. Разве не так?
– Так, так. Но такой ее оставил преступник, убивший Кордеро. – Я едва сдерживался. В ушах стучала кровь.
– Откуда вы это знаете?
– Сделал вывод путем логических рассуждений. Слышал, как один из технических экспертов, осматривавших место преступления, заявил, что замок взломан, и, поскольку я этого не делал, предположил, что это сделал убийца.
– Ах вот оно что.
– Что? У вас другие предположения, да? Вы предполагаете, будто Кордеро убил… я?
У меня вспотели ладони. Вам знакомо ощущение, когда на вас с подозрением смотрит охранник в магазине? Вы ничего не совершили, однако чувствуете себя виноватым.
– Я не предполагаю…
– В таком случае с меня довольно. Я ухожу.
– Садитесь. – Коллинз бросила взгляд на зеркало, затем на видеокамеру. – Успокойтесь, Родригес. Расслабьтесь.
Я глубоко вздохнул, но расслабиться не удалось.
– Еще несколько вопросов. И вам не о чем беспокоиться. – Она изобразила фальшивую улыбку, и я сел. – Теперь расскажите, что вы сделали, когда увидели Кордеро лежащим на полу.
– Позвонил девять-один-один.
– Сразу?
– Нет. Постоял минуту, потрясенный. Заметил рядом с убитым рисунок и подумал, что, вероятно, это не обычное ограбление.
– Что дальше?
– Я… захотел посмотреть рисунок.
– И подошли.
– Да.
– Поэтому подошвы ваших ботинок в крови Кордеро и следы чуть ли не по всей комнате.
Ужасно, но это правда.
– Я тогда не соображал, что делаю.
– Но у вас хватило здравомыслия приблизиться и посмотреть рисунок.
– Я член группы, ведущей расследование. Это что, не повод? – Меня снова охватила злость. – Да, я захотел посмотреть, не похож ли рисунок на остальные.
– А потом?
– Потом позвонил.
– Пожалуйста, посмотрите в камеру и повторите сказанное. Уточните, куда вы позвонили.
– Кому, черт возьми, я мог позвонить, своему брокеру?
– Сарказм здесь ни к чему. Просто у нас такой порядок.
– Послушайте, я устал. Не спал ночь и…
– Я знаю. Но убитого обнаружили вы.
В памяти всплыло правило из кодекса расследования убийств. Обнаруживший труп автоматически становится подозреваемым.
– Понятно, понятно. Я обнаружил тело, и… вы сразу допрашиваете меня, будто я убийца? Вот так? И то, что я служу в полиции, для вас не имеет никакого значения? Замечательно.
Коллинз молчала.
– Да, я его обнаружил. И совершил глупость – всюду наследил. Но убийца никогда не станет этого делать.
– Хорошо, – произнесла Коллинз.
– Что именно?
– Все хорошо.
– Я не убивал его.
– Вот я и говорю: хорошо.
Я стал чувствовать себя персонажем Кафки.
– Нет, вы понимаете, что к убийству Кордеро я не имею никакого отношения? Это какой-то абсурд.
Она молчала, но по судорожному сокращению лицевых мышц и суженным глазам было заметно, что я ее не убедил.
– Сколько раз я должен повторить? Я член группы, которая ведет, вернее, вела дело Рисовальщика. Вот почему я захотел – мне понадобилось – посмотреть его рисунок!
Я услышал в своем голосе пронзительные визгливые нотки и осекся.
– Зачем повышать голос? Я вас отлично слышу.
Пришлось разыграть классическую мизансцену, хотя очень не хотелось.
– Может, мне следует позвонить адвокату?
– Звоните, это ваше право, но я провожу обычную процедуру опроса свидетеля. Как положено. – Коллинз откинулась на спинку стула и сплела пальцы. – Вы ужасно нервный, Родригес.
Я не ответил, продолжая соображать, не позвонить ли мне Хулио, или это только укрепит их подозрения. Хулио занимается недвижимостью, но у него есть приятель, хороший адвокат по уголовным делам. Неужели он мне действительно нужен? Неужели дело дошло до этого?
Коллинз расплела пальцы и подалась вперед.
– Еще несколько вопросов, и вы пойдете домой. – Ее голос звучал спокойно, но лицо свидетельствовало об обратном.
А может, все в порядке и я зря нервничаю? Усталость не давала сосредоточиться, я плохо соображал.
