— С детьми вообще неприятно воевать. Кстати, от поцелуев дети и бывают. Вы звоните нам, не стесняйтесь… — это последнее, что я слышу, прежде чем даю отбой.
Некоторое время я тупо стою возле телефона, ни о чем особенном не думая. Вряд ли я им еще позвоню, по крайне мере, из этой страны. Я знаю, что за клоака носит название «Луч». А также я знаю, куда мне теперь идти. Хватит быть дичью, хватит! Мы еще посмотрим, господа, кто на кого охотится.
Все семь последних лет отставной агент Жилов внушал себе спасительную формулу покоя: «Хорошо все-таки, что я писатель…», — надеясь когда-нибудь поверить в нее. Так не пришло ли время отказаться от этого аутотренинга? Не пора ли Жилову перестать быть писателем?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Городская скульптура перед отелем была взорвана.
«Идеал» работы Смарагды Бриг превратился в… да ни во что он не превратился, — не существовало отныне современной куклы для взрослых, вот и все метаморфозы! Управляемый фугас. Роскошной каменной скамьи так же не существовало. Центр площади был оцеплен полицией, вялые работяги закапывали воронку, другие бродили по парку, собирая осколки, — зачем они это делали, кому теперь нужно расчлененное тело атлета? Фигура, оказывается, была бетонной с металлическим каркасом внутри, а снаружи была покрыта полимерной пленкой телесного цвета. Надо же, я-то думал — это целиком пластик. Собранные фрагменты полицейские бросали в общую кучу. И вокруг этого цирка расселись на скамеечках и на травке молчаливые зрители.
Зеваки, как ни странно, были еще более вялыми, чем полицейские. Почти никто не стоял, каждый был сам по себе, а редкие пешеходы вообще не обращали внимания на изменившийся пейзаж. Никаких вам рыданий или, наоборот, восторженных всхлипов на тему: «Я видел, видел!..» Да и в городе было на удивление спокойно, ни малейших следов паники или массового возбуждения. Чрезвычайная ситуация была строго ограничена районом Академии и, частично, Райскими Кущами. Не скупали продукты, не громили магазины, не разыскивали родственников, не удирали на автомобилях, не предлагали состояние за лишнее место в вертолете. Одно сплошное созерцание. Лишь уничтоженный «Идеал», пусть и был он местного значения, хоть как-то разбудил это сонное царство.
Возносясь по змеящимся улочкам к сердцу города, воображая себя снарядом, пущенным в цель рукой богини Немезиды, разве мог я мечтать о таком вот сюрпризе…
А чего ты ждал, спросил я себя. Торжественной встречи? Ты нахально поднялся по Приморскому спуску — у всех на глазах! — и объявился на площади. Ты расслаблен и ничего не боишься, держа для невидимых охотников фигу в кармане. Потому что ты — догадался… Ох, как мерзко. Если честно, не расслаблен я был, а почти раздавлен своей внезапной догадкой. Не будет мне торжественной встречи, с каким бы страхом и азартным ожиданием я к ней ни готовился! Когда с легкостью уходишь от засад, которых не существует, когда просчитываешь ходы за дураков и негодяев, но вдруг понимаешь, что никто за тобой не гонится, потому что главный дурак — ты сам, становится стыдно. Но это можно пережить. Когда же видишь, сколько людей пострадало от твоей старческой несостоятельности — теряешь смысл жизни… Как я сразу не допер, насколько грубо меня использовали? И не надо, не надо теперь лепетать про концерн «Луч»! Всякому овощу свое время. Пока ты гонялся за убийцами цветочницы, Жилов, пока ты ломал голову над загадкой «Масс-турбо», тебя просто использовали… Ау, Гончар, где ты? Помоги мне вернуть смысл жизни, лекарь…
Может, взорванный манекен даст Жилову силы жить дальше?
Обогнув левое крыло гостиницы, я остановился на углу, под козырьком здания. Здесь же в тенечке дремал в раскладном кресле пожилой абориген, перед которым стояли большие диагностические весы. Человек, очевидно, работал. Только клиентов у него что-то не наблюдалось.
— И кого благодарить? — сказал я, глядя на воронку от взрыва.
— Простите? — оборотил ко мне лицо владелец весов. Лицо у него было обвисшее, унылое. Этому-то чего унывать? Такое представление перед его глазами разыгралось! Я подошел ближе и сварливо молвил:
— Подумаешь, голый! Красная рубаха была? Значит, все культурно. Кому помешало, что дядя просто сидит и смотрит в недоступную даль?
— Ах, вы о скульптуре, — разочарованно сказал он.
— Секта монархистов встала из могилы? — спросил я. — Кого нам благодарить за развлечение?
Уничтоженного истукана было немного жаль, успел я привыкнуть к нему. И вообще, произведение искусства, как-никак.
— Что вы, какие монархисты? — апатично возразил незнакомец. — Их было двое. Один — в игрушечной маске, другой — с забинтованной головой. Голову забинтовал, шакал, чтоб морду не запомнили.
Он меня не узнал. Пожилой-то пожилой, но молодящийся, как и все они тут. Каждый день сидит на площади, смотрит на скульптуру и — не узнал меня. Наверное, это к счастью… А вот бинтоваться в целях маскировки — чушь, кинокомиксы. Ну-ка, кто у нас числится в пострадавших, кому давеча по голове перепало?
— Первый злодей, случаем, не в маске черепа был? — спросил я.
— Да-да, — ничуть не удивился владелец весов. — Так вы их тоже видели? Расскажите полиции, а то они ко мне, по-моему, не собираются подходить. Думают, я сам ради них задницу от стула оторву… — Он секунду помолчал. — А лабрадор жалко.
— Какой Лабрадор? — испугался я. — Полуостров?
— Скамейка была из лабрадорита. Ценный минерал. Мой зять как раз занимался его доставкой откуда-то с севера. Вы знаете, что этот камень применяется в целях защиты от магии? Анекдот. От магии защищает, а от тротила — нет… Взвеситься не желаете?
— Почему нет? — сказал я и сел на весы.
Он включил анализатор и вдруг спросил:
— Вы, кажется, были в городе, да? Это правда, что террористы взорвали Национальный Банк?
— В Национальный Банк я сегодня не заходил, — уклончиво ответил я. — Повезло.
— Говорят, все деньги сгорели, — сказал абориген.
— Ну, не все, — сказал я. — У вас же есть при себе портмоне? Не пустое, я вижу.
Он посмотрел на свое портмоне и покачал головой, кисло улыбнувшись:
— Вы молодец, хорошо держитесь. Я тоже стараюсь себя как-то поддержать, но…
Он закашлялся, махая на меня рукой. Вот тебе и молодящийся, подумал я, вот тебе и апологет вечного здоровья. Или он не умеет видеть цветные сны? Из прорези печатающего устройства ползла распечатка с моими данными, но я не стал ее разглядывать, я слез, положил на сиденье сразу десять динар и пошел вдоль стеклянной стены к главному входу отеля.
Стена была испачкана свежей рукотворной надписью, сделанной при помощи красящего баллончика. Здоровенные, корявые, неряшливые буквы. Цвета артериальной крови. Всего лишь одно слово: «ПЛАЗА». Кому-то, надо понимать, обрыдла горящая наверху «ВИТА», кто-то решил вернуть отелю исконное имя — крик души, надо понимать. «Слово из пяти букв, пишется на стенах, начинается на “п”…»
