– Мой сын умер достойно, мистер Флорри? – спросила она.
– Да, мэм.
– Я так и полагала. Этот дар присущ всем мужчинам нашей семьи. В жизни они ничем особенно не выделялись, но умирать умели хорошо. Это касалось и его отца. Не откажетесь ли выпить чаю?
– Нет, мэм, благодарю. Мне, пожалуй, пора.
– Здесь рассказывают неприятные вещи о моем сыне. О том, что он был предателем. До вас дошли эти слухи?
– Да, я слышал об этом. Это не так. Никто не знает этого лучше, чем я.
– Рада. Что ж, раз вам это известно, слухи угаснут, надо полагать. Вы уверены, что вам пора идти?
– Да, мне пора.
– До свидания, мистер Флорри.
– До свидания, леди Сесилия.
Помолчав, она добавила:
– Вы расскажете правду?
– Буду стараться.
– Вам ведь известно, что является правдой, мистер Флорри?
– Думаю, да. Известно.
– Кстати, мне прислали кое-что из Испании. Небольшое стихотворение, над которым Джулиан работал перед смертью. Не знаю, зачем мне это. Я никогда не была охотницей до его поэзии, а этот отрывок я уж просто отказываюсь понимать. Кажется, оно называется «Pons». Я бы хотела отдать вам его.
– Что вы, я даже…
– Прошу вас, мистер Флорри. Даже настаиваю на этом. Вы передали мне это глупое кольцо, позвольте же мне отдать вам последнее стихотворение Джулиана. Договорились?
Флорри терпеливо дождался, когда мать Джулиана вернется, и взял у нее листок писчей бумаги. Да, если начать вспоминать, то он как сейчас видит Джулиана, склонившегося над этим листком в их маленьком бункере в окопах.
Он поблагодарил ее, взял листок и вышел.
В тот же день, уже сидя в своей крохотной меблированной комнатке, он стал читать:
К окопам Уэски пришли мы чужими.
Озябшими пальцами сжимая стволы ледяные,
Убивая и плача, мы стали друг другу родными.
А когда нас убили, то прокляли дважды,
И слава наша стала чужою служанкой.
Не знает уроков история, или разве один:
Час испытания нашим был.
Колокол нам звонил.
