– Вот это здоровый дух товарищества. Вас, комрад, можно поздравить. Кто сказал, что представители разных партий не могут функционировать как одно целое?
– Карлос, не ходите, – вполголоса обратилась к нему Сильвия.
– Я вернусь через несколько минут. Уверен, что СВР может гарантировать мою безопасность на глазах стольких свидетелей.
– Ну конечно же, товарищ Бреа.
– Карлос, давайте мы пойдем с вами.
– Чепуха. Оставайтесь здесь. Я схожу с ними, в конце концов, правила для всех одинаковы.
Он поднялся на ноги, улыбнулся молодым людям за столиком и вслед за полицейскими направился к выходу.
– Не нравится мне это, – произнес один из ребят. – Они с каждым днем становятся все наглее и наглее. Очень мерзкая тенденция.
– Нам следовало бы приструнить некоторых из них.
Сильвия наклонилась к Левицкому и продолжила прерванную беседу:
– Давайте встретимся завтра вечером, герр Грюнвальд. А я за это время предприму кое-какие шаги.
С улицы раздались выстрелы, и секундой позже в помещение вбежала какая-то женщина, крича:
– Господи, кто-то выстрелил Карлосу Бреа прямо в голову. О ужас, он истекает кровью на тротуаре!
Среди охватившей всех собравшихся паники, объятый страхом и гневом Левицкий выскользнул прочь. Теперь он знал: для того чтобы встретиться с Джулианом, он должен отправиться на фронт. И еще он должен узнать, кто убил Карлоса Бреа.
16
Атака
С противоположной стороны Уэски загремели оглушительные разрывы бомб и менее внушительное тарахтение пулеметов – анархисты двинулись в атаку на город. Согласно плану, им надлежало начать наступление с запада, в ответ на что фашисты должны были бросить все резервы на отражение атаки, после чего, атакуя с востока, вступали в бой поумовцы и немецкая бригада Тельмана.
Шел дождь, земля в траншеях превратилась в жидкую грязь, стенки окопа стали скользкими, как каша, и выбраться из него теперь было нелегкой задачей. Флорри, которого бил озноб, привстал на цыпочках, вытянул шею и бросил взгляд поверх бруствера. Скрытые туманом и темнотой наступившей ночи, позиции фашистов оставались невидимыми.
– Как вы думаете, им известно о нашем наступлении? – послышался чей-то вопрос.
– Еще бы не известно, – жестко ответил Джулиан. – Об этом большом секрете болтала вся Рамблас. Ничего, тем потешнее будет сейчас.
– Джулиан, потише, – сурово сказал Билли Моури. – До начала атаки остается всего несколько минут.
– Да, комиссар, хорошо, комиссар. Знаешь, – обратился он к Флорри, ничуть не понизив голос, – во время Первой мировой наши играли в футбол прямо на глазах У фрицев. Может, нам стоит тоже попинать ногами том Маркса?
– Джулиан, черт тебя побери, я же сказал, тише.
– Какой обидчивый, однако. Ладно, я тоже буду галантен. Вообще, по-моему, лучше всего идти в бой с каким-нибудь тонким софизмом на устах, а, Вонючка?
– Что-то уж очень мокро для софизмов, – усмехнулся Флорри.
– Понимаю, хоть лично я слишком напуган, чтобы эти софизмы не отпускать. Стукни меня, если тебе наскучит. А то я со страху никак не могу замолчать. Милый старина Джулиан, все-то он не жалеет добрых слов для друзей.
Это было действительно странно. Ужас, который испытывал Флорри, нагонял на него сонливость, он даже не мог заставить себя думать о том, что произойдет через несколько минут. А Джулиан, наоборот, не мог говорить ни о чем другом.
– Боже праведный, интересно, на какой войне страшнее? Я хочу сказать, интересно, что хуже: колючая проволока или пулеметы? Во Франции наши парни ненавидели проволоку. Идя в атаку, они натыкались на ряды колючки, и она цеплялась за них и не отпускала, так что они висели, словно манекены в каком-нибудь универмаге. Чем больше барахтался, пытаясь высвободиться, тем сильнее запутывался. Мой бедный отец там, на Сомме, погиб именно в такой переделке. Отвратительно.
– Я знаю о твоем отце. Прочти лучше какие-нибудь стихи, хорошо? Или что-нибудь такое, – попросил Флорри.
– Ах, тебе стихов подавай. Да, поэзия перед боем – это хорошо. И так по-английски. Все-таки у меня получались неплохие стихи. Как там? «В конечном счете все одно и то же. В конечном счете жизнь – лишь игра». Гм-м. Нет, как-то оно не так. Не чувствую, чтобы было очень похоже на игру. Может, лучше это: «Мы лицемеры, мы…» Нет, тоже не подходит. Э-э… вот оно: «Когда я умру, вспоминай обо мне лишь то, что есть в заморской далекой земле такая страна – ПОУМ». Какой кошмар, боже! Дело, видишь ли, в том, что о войне не написано ни одной стоящей строки. Это не модно. Конечно, пописывали всякий антивоенный хлам, но до него ли человеку в настоящем деле? Мне бы хотелось чего-нибудь успокаивающего и бодрого. Такого, чтоб я согласился отдать жизнь за чью угодно партию, за чью угодно страну.
– Не думаю, что такие стихи были когда-либо написаны.
– Я об этом и говорю. Но ведь ты еще не читал великий «Pons»? Если я сумею когда-нибудь прицепить хвост к этому чудищу, то сразу передвинусь с седьмого места на третье. А если чертов Оден откинет копыта из-за сифилиса, которым его непременно наградят его китайчата, то я уже второй. Черт подери, как волнующе!
– Прочти, Джулиан.
– Гм-м… Ну ладно.
У старых друидов,
В сказочном их чертоге,
Где дрожат огни и чьи-то склоняются тени,
Прошлое, ледяной мой корабль,
медленно опускалось на дно,
Когда чашу будущего ставили на огонь.
Было до смерти три пяди,
И свет в глазах моих изнемог.
Флорри минуту подождал.
– Дальше.
– Не могу. Слова кончились.
– Господи, это же грандиозно, Джулиан!
– Джолли, а про что это ты рассказывал? – заинтересованно спросил парень, стоявший справа от Джулиана.
– Брось, Сэмми, не слушай. Просто чепуховые стишки.
– Ребята, приготовиться. Уже время, – донесся из темноты голос Билли Моури.
– Как удачно получилось. Как раз для вдохновения. Прямо как у аристократов, которые, идя в бой, могли услаждать себя настоящей поэзией. «В час, когда падали небеса…»,
[53]
ну и так далее.
– Это ж про наемников, старина, – проговорил Флорри, стуча зубами от холода, – которые получили свое жалованье и погибли в бою. Мы же не наемники. А если и наемники, то продаем жизнь за ничтожную плату.
– Au contraire,
[54]
дружище, мы продаемся так дорого, как и не снилось никаким наемникам. На кон поставлена твоя душа. Все ее маленькие тайны. Я говорю о тех маленьких секретиках, которые вечно пытаются выбраться наружу.
