Рискуя угодить под ливень (зонтик забыл в университете, а
возвращаться нет никакого желания), он решил все же пройти минут десять до дома
Пако, проведать знакомца. Хотя и не предупреждал о своем приезде, не знал —
застанет ли.
Пако жил на улице Сан-Томе, в большом по меркам Толедо доме
№ 2.
В центре просторного патио — постамент, выложенный узорной
голубой плиткой; на нем, пригнув неуловимо бычью голову, стоит фигура святого
Томе. Под ногами у святого и в подножии постамента все уставлено цветочными
горшками, видимо, в попытке хотя б немного смягчить католическую каменную
суровость неподкупного святого.
Тут же размещался ресторан с таким количеством оленьих рогов
по стенам, словно с посетителей за вход брали исключительно рогами — оленьими
или обманутых мужей. И эти бесчисленные рога не крепились, как наши российские,
уютно-шляпные, на полированной дощечке, а произрастали из непосредственного
своего черепа, тщательно выскобленного местными затейниками. Вполне испанская
черточка: если уж тебя убили, радуй нас на нашем пиру всеми своими позвонками.
Для того чтобы попасть на галерею второго этажа, с которой
двери вели в квартиры, следовало миновать этот жутковатый лес и подняться по
лестнице, укрытой в глубине патио.
Надо поинтересоваться у Пако — уютно ли ему возвращаться
домой ночами.
Пако был рамочником, неплохим реставратором и гениальным дилером.
Рамочники, как известно, пользуются полным доверием клиента:
тот вынужден доверять, деться некуда. Либо сиди и жди, пока специалист не
сделает рамку и не оформит картину — рисунок — пастель — гуашь в твоем
присутствии… Так вот, привозит клиент работы, приобретенные на аукционе, к
рамочнику, а что увозит обратно — неизвестно. Бывает, и потеряешь одну-другую
картинку в процессе оформления. Допустим, ты — небедный человек, приобрел через
подставное лицо на двух-трех аукционах несколько работ… Привез оформлять
пятнадцать, а назад забрал — по рассеянности — четырнадцать. Такое бывает…
Он вспомнил одно из страшных видений своей жизни: пустой
бассейн на вилле некоего русского миллионера в Германии и рядком стоящие в нем
полотна Табенкина, Сокова, Кантора… Разве упомнит такое чудовище — сколько там
этих картинок валяется у него в бассейне, пока турецкие мастера делают на вилле
шикарный ремонт?
Минут пять он стоял возле двери в жилище Пако, звякая о
старую деревянную дверь бронзовой кистью свисающей дамской ручки. Интересно,
куда же Пако направил свои разыскательные стопы. И стоит ли оставлять ему
записку… Достав из кармана небольшой блокнот, который всегда возил с собой, и
круглый короткий карандаш, позаимствованный в отеле, он некоторое время
обдумывал и писал записку. Тщательно ее свернул фунтиком и сунул в бронзовую
замочную скважину. Пройдя по галерее, спустился на первый этаж… после чего
вновь поднялся и записку изъял. Ни к чему это, что за дурацкая переписка. Нюх
теряете, дон Саккариас!
Вышел на треугольную крошку-площадь с медной головой некоего
Гвидо Маранона на высоком постаменте и с древней водяной колонкой меж двух
пропитанных дождем деревянных скамей.
Затхлый дух копченых кабаньих ляжек из дверей таверны
мешался с запахом молотых кофейных зерен и жареного чеснока; с запахами дождя,
дыма из каминных труб, сырых плесневелых стен, заброшенных подвалов,
вывешенного на балконах и под окнами белья: сложная аура старых городов,
одновременно привлекательная и отталкивающая…
С самого утра он отчетливо чувствовал не тревогу — это
чувство никогда не входило в сферу его внутренних импульсов, — а неясную
опасность. Все то же неуютное ощущение сквозняка… Он оглянулся, лениво скользнул
взглядом по ближайшим домам, по раскрытым веерам, распятым шалям и коралловым
нитям в витринах; подняв голову, уперся взглядом в сырое моросящее небо… Что
это с вами, барышня? Никак вы наладились чуйств лишиться. Брось, идиот: это не за
тобой, это ты идешь по следу Это ты панически напряжен в ожидании письма от
Люка, неизвестно почему уверенный в удаче маленького латиноса. А вдруг тот вовсе
не во Флориде, и высокий русский коллекционер, о котором говорил простодушный
Эдуард, вовсе не Босота.
Хорошо бы запить этот дурацкий ланч чашкой крепкого кофе.
Тем более что морось над головой каждую минуту угрожает перейти в нудный
бесконечный дождь.
Он свернул на боковую улочку, уводящую в сторону Худерии,
заглянул в два-три заведения, где над баром висели все те же, подвешенные за
волосатые копытца, части свиных туш (дались же они тебе!); наконец, в
полуподвале углового дома на крошечной площади против Паласио де Фуэнсалида обнаружил
то, что требовалось: небольшой опрятный кафетерий. Уютное помещение с величавым
старинным буфетом, уставленным кружками и тарелками местного производства, с
несколькими круглыми столиками — стеклянная столешница на витой металлической
ноге, — и стульями с узорными спинками. В углу помещения — стружка
винтовой лесенки на антресоль, где застряли еще два круглых столика. И тепло, и
спокойно.
И кофе здесь умели варить. Главное, делал это занимательный
толстяк с усами, как у Сальвадора Дали (верно, и кафетерия называется «У
Сальвадора»), — одетый в какой-то бравый потертый мундир явно исторического
свойства. Надо сказать, все вокруг было затейливо: там и сям развешаны по
стенам наряды старых времен — шляпка с вуалью, серый сюртук, треуголка,
тросточка с набалдашником в виде отшлифованного ладонями черепа; зеленый
атласный корсет с полуобломанными крючками и сетью бесконечно запутанных
шнуров…
Из динамиков негромко доносилась музыка фламенко: отрывистое
бормотание гитары, легкие дробные удары каблуков, хрипатые выкрики и
заразительные хлопки…
На соседнем стуле он обнаружил забытый кем-то утренний номер
«Эль-Пайс», листнул пару страниц… Скучный бездарный мир копошился, как обычно,
издавая гнусную вонь на всю вселенную: очередное заседание Евросоюза…
забастовка портовых рабочих по всей Франции… серийный маньяк в окрестностях
Монако… Серьезные финансовые проблемы Ватикана. Бедные, бедные католики… что
там у них? — постоянно сокращается паства, острая нехватка молодых
священников, но главное — бюджет папского престола остается дефицитным… М-да,
это прискорбно… А что б вам, братья, не продать одну из сотен картин,
хранящихся в музеях Ватикана, дабы залатать финансовую прореху? Какого-нибудь
Рафаэля или Джотто?.. Ага, вот и ответ: «По словам кардинала Клаудио Челли,
63-летнего секретаря Администрации по делам наследия святого престола,
итальянское правительство никогда не даст разрешения на экспорт даже одной из
сотен картин, хранящихся в музеях Ватикана. „Ситуация парадоксальная: так много
великих произведений искусства и так мало оборотных средств, — жалуется
монсеньор Челли. — Но чем можно измерить ценность "Пьеты"
Микеланджело?“».
Вы правы, монсеньор, — ничем.
Затем он наткнулся на забавный материал, перепечатанный,
видимо, из какой-то британской газеты. Все по теме, опять подумал он, с чего бы
это. Он всегда с удовольствием следовал предложенными судьбой тропинками,
которые выводили к самым неожиданным совпадениям и сюрпризам. У него бывали
целые периоды в жизни, когда день за днем узор одного обстоятельства так точно
вплетался в узор другого, что оставалось лишь простодушно следовать этой высокой
игре, не противясь.
