Эксперт поднялся и, сдвинув в сторону ребром ладони бутылку
и бокалы, опустил картину плашмя на журнальный стол, ровно освещенный утренним
светом из открытой балконной двери…
— Видите, какой отличный свет, пока солнце не взошло.
Не зря я назначил вам свидание в такую рань. — Он достал из кармана
лупу… — Впрочем, — проговорил, — тут и лупа не нужна. Вот,
смотрите сами. Я сейчас подробно расскажу ход моих соображений. Сделаю вас
соучастником, если хотите — соавтором экспертизы. Итак, первое впечатление:
холст в приличном состоянии. Полагаю, фабричная грунтовка. Фальк — в отличие
от, например, Кончаловского, который грунтовал холсты сам, — охотно
пользовался готовыми советскими холстами какой-нибудь Ленинградской или
Подольской фабрики, впрочем, французскими тоже не брезговал, но то было до
войны… Подрамник родной, тоже старый, сороковые годы. Откуда это видно? И тот и
другой постарели одновременно под воздействием света. Ну, и естественные
загрязнения. Вот, под нижней планкой подрамника пыли и грязи побольше —
взгляните сами. Не говоря уже о мушиных засидах… А мушки тут потрудились
немало, но они, родимые, в этом случае наши союзники. Таким образом,
убеждаемся, что холст натянут на подрамник отнюдь не вчера. Ну-с, далее, —
красочный слой…
Он слегка разогнулся, сморщился от боли в руке… осторожно
помассировал запястье.
— Сказать вам, Владимир Игоревич, на что первым делом
обращают внимание эксперты-технологи при отборе проб? На пластичность
красочного слоя. Воткнут иголку и сразу скажут: «Это написано вчера». Что в
нашем случае? Видно, что не так давно картина прошла деликатную и очень
профессиональную реставрацию по поводу небольших утрат красочного слоя.
— Ух ты, а как вы заметили? — восхищенно
воскликнул коллекционер. — Ведь совершенно ничего не видно! Меня
информировали о реставрации, но я не смог…
— А вы присмотритесь… — Эксперт навел лупу на
холст: под увеличительным стеклом выгнулся румяным коржиком конек крыши. —
В двух местах: вот здесь… и здесь произведена «мастиковка», то есть подведен
грунт и замечательно точно затонирован. Но краска более… ммм… поверхностная,
гораздо более свежая, неужели вы не замечаете? Далее — естественный легкий
кракелюр — вот эти крошечные трещинки, — все соответствует временным
условиям и тому, какие разрушения типичны для Фалька. Казалось бы: состояние
картины полностью отвечает ее провенансу. Но!
Он учительским жестом поднял указательный палец и переждал
крошечную строгую паузу, после чего продолжал:
— Но старый холст можно раздобыть; кракелюр,
сравнительно «молодой», подделать нетрудно. Главное — не это, а сам красочный
слой, его жизнь… Вглядитесь в него. Что мы видим? Потрясающую многослойную
живопись — такую подделать непросто: невероятной сложности вся гамма оттенков
серого и зеленого… Вдова Фалька Ангелина Щёкин-Кротова где-то вспоминает, что
однажды спросила его: «Ты выдумываешь это огромное количество градаций зеленого
цвета?». Обратите внимание — вам хорошо видно? да придвиньтесь же теснее,
ближе, не стесняйтесь, — обратите внимание: в верхних слоях наравне с
работой кистью ясно видна работа мастихином. Совершенно фальковская манера
заполнять живописное пространство холста. Куст на переднем плане написан широко
и очень обобщенно; взгляд зрителя как бы пробегает мимо и упирается в забор… По
состоянию природы в картине угадывается начало осени, что подтверждают
воспоминания вдовы — она рассказывала: лето в тот год внезапно кончилось,
начались холодные дожди… и это еще одно подтверждение подлинности картины.
Смотрите, весь пейзаж буквально вибрирует воздухом; красочный слой в некоторых
местах холста… вот тут… тут… и тут лежит драгоценными сгустками.
Он осторожно и чутко, как слепец, подушечками пальцев обеих
рук огладил холст, откинулся и широко улыбнулся, давая углубиться детски
доверчивым черточкам в углах рта:
— Вам ничего не напоминает эта поверхность? А?
Например, мозаику… Может, вам будет интересно: для восстановления красочного
слоя после частичного просыхания Фальк протирал поверхность холста чесноком —
чтобы размягчить верхнюю корку. Александра Вениаминовна Азарх-Грановская, его
свояченица, рассказывала моему другу, который был вхож в дом в годы ее глубокой
старости, что однажды ей стало дурно от резкого запаха в квартире — у нее была
аллергия на чеснок. Она пошла на запах и обнаружила на балконе протертую
чесноком картину. И хотя со времени написания вот этого пейзажа прошло лет
шестьдесят, наш знакомый старичок, наш инвалид с Лаврушинского, наверняка
унюхал бы своим чудовищным соплом давно угасший запах. Может, и вам повезет?
Нагнитесь пониже…
Заинтригованный Владимир Игоревич послушно нагнулся,
доверчиво протянул лицо к самой поверхности холста — так тянут дрожащие от
страсти губы к вожделенному лону — и шумно втянул носом воздух. На его серой
глянцевой лысине обнаружилась звездная россыпь багровых родинок.
— Ей-богу… — прерывисто вдыхая, взволнованно
проговорил он, — а ведь, ей-же богу, слабый запах… есть! Я, знаете, его и
ночью слышал. Откуда здесь, думаю, чеснок?
Он выглядел потрясенным, покоренным…и уже ликовал.
— Нет, погодите, — Кордовин остановил его поднятой
рукой в синей вязаной перчатке. — Где ваша добросовестность, коллега? А
еще гонорар получаете. Мы не закончили. Итак… В картине, повторим, преобладает
любимая палитра Роберта Фалька: серые тона самых разнообразных оттенков — от
желто-зеленовато-серых до фиолетово-серо-жемчужных. Эту общую
серовато-голубовато-охристую гамму взрывают два пятна: изумрудно-зеленый куст
за забором и красная крыша дома… Кстати, это бывший дом священника, с огромным
старым садом, липы вековые, ветхая терраска… — все можно прочесть в
воспоминаниях Ангелины Васильевны, вдовы. И при внимательном рассмотрении можно
заметить: разнообразные оттенки зеленоватого и красноватого эхом рассыпаны по
всему холсту, как бы отзываясь основным цветовым аккордам. Это все тот же
Фальк: его удивительная живописная цельность при сложнейших цветовых градациях…
Я вижу, вы утомились?
— Что вы, нисколько! — с жаром воскликнул
толстяк. — Я наслаждаюсь, я…!
— …ну и, наконец. В углу полотна, на заборе, невесомым,
но оживляющим белым мазком обозначена голубка, сидит — нахохлилась в мелкой
мороси дождя.
— Голубка, правда! — почему-то умилился
коллекционер, щурясь и вглядываясь в пейзаж. — Надо же, а я ее и не
заметил вначале.
— Вот и лето прошло, как писал один хороший поэт… Всё,
Владимир Игоревич!
Кордовин откинулся в кресле, снял очки и устало помассировал
прикрытые веки большим и указательным пальцем левой руки.
— Академическим языком выражаясь, это — частное
экспертное заключение, основанное на тщательном осмотре и анализе живописного
слоя картины. А по-простому, по-нашенски: хрен вам такую живопись наклепают
шустрые ребята из подпольных мастерских где-нибудь в Далият-аль-Кармель. Они
все больше кандинских-малевичей строгают — тех легче подделать. А такой
живописец им не по зубам, нет… Вы, конечно, можете еще обратиться в
какое-нибудь солидное учреждение за комплексной экспертизой, с применением
спецоборудования… — маслом каши, как говорится, не-не-не. Но, полагаю,
ничего нового они вам не сообщат. Держите, коллега, своего Фалька!
