— А ты что, сам не видишь? Найди хотя б одно отличие,
как в том ребусе.
— Нет, — Славик заволновался, — Семен Семеныч
спросить велел: дело прошлое, бизнес есть бизнес. Это ведь вы, со своим… э-э…
другом реставрировали настоящую, да?
Кордовин захлопнул тяжелый каталог, опустил его на
журнальный стол и движением ладони слегка отодвинул, словно кораблик по воде
пустил.
— Да, — бросил он.
— Тогда, может, вам известно, кто сработал… другую?
Он молча изучал круглое лицо хорошего зятя. Попал парень в
уголовную семейку, как кур в ощип.
Наконец протянул руку к нижней лампе торшера, что последние
пару часов жгучей коброй выжигала глаза нелепому парламентеру, и отвернул ее в
сторону, мгновенно переодев комнату в иные тени.
По левую руку всплыло окно со зрелой напряженной луной над
взводом кипарисов, сбегающих по улице вниз.
— Известно, — сказал он. — Это сделал я.
И в наступившую тишину добавил:
— Я один. Само собой, не имея понятия о планах Босоты,
я ведь ему безгранично доверял.
Он выждал несколько мгновений, пока парень перестанет
моргать воспаленными глазами, обвыкнув в полутемной комнате. Слегка подался
вперед и проговорил:
— А сейчас я расскажу, Славик, зачем тебя прислал ко
мне тесть. При тебе письмо или он устно велел передать?
Славик сглотнул, как поперхнулся:
— Устно…
— Это умно, — кивнул Кордовин. — Так вот,
передать он просил следующее — следи за стилистикой, мне интересны разночтения…
Поскольку я, Захар Кордовин, за все эти годы столь преуспел в своем картинном
бизнесе, человек известный и уважаемый, эксперт, и — как верно ты выразился — хуё-моё,
мне предлагается выгодная сделка: если уж «Венеру» ищут, да еще такие уважаемые
инстанции, то можно пособить данную девушку найти — сколько еще ей валяться у
Гнатюка без дела, правда? Для этого надо ее чуток подправить, гнатюковскую-то
картину. Ведь мой профессиональный уровень неизмеримо, как верно полагает Семен
Семеныч, вырос. Старить картины я теперь умею куда как ловчее. Главное же,
вырос мой авторитет в кругах коллекционеров, экспертов и аукционеров. И данное
мною экспертное заключение очень даже примут к сведению на любом аукционе. Но
самое главное: где бы ни находился Босота, это полностью парализует все его
планы на будущее относительно «Венеры». Он будет молчать. Что ты глядишь на
меня дикими глазами, Славик?
Парень и вправду смотрел на Кордовина, вытаращив глаза. Он
несколько часов, пока летел, заучивал в самолете наизусть всю эту речугу, с
небольшими поправками в сторону уважухи. Вот уж точно Семен Семеныч выразился —
дьявол. «Сынок, будь очень аккуратным с ним, вежливым. Захар, сука, он такой
умный!».
— Не вдаюсь, каким образом вы собирались переправить
мне картину — это уже вопрос технический. Возможно, ждали от меня указаний. А
вот денежный расклад предполагаю таким: в случае удачи сорок процентов берет
Гнатюк, нам с Можаром по тридцать, так?
— Сорок, — поправил Славик. — Вам — сорок.
Папа согласен на двадцать.
— О-о! Я приятно удивлен бескорыстием Семен Семеныча.
Он внезапно поднялся и, повернувшись к гостю спиной, подошел
к балконной двери и распахнул ее.
Ночная горная свежесть плеснула в комнату лавандовым
прибоем, замерла на пороге, теребя занавеску. Высоко над кипарисами алмазным
камушком светила яркая и одинокая звезда Венера.
Кордовин подошел к небольшому бару в углу, тихо мерцающему
ночником, приоткрыл дверцу и склонился, изучая тесную толпу бутылок в
призрачном зеленоватом свете. Славик сидел все в той же позе, не решаясь снять
руки с колен, хотя Кордовин так долго выбирал напиток, что при желании парень
мог бы совершить все, что угодно — рвануть к двери или прыгнуть на эту,
худощавую на вид, спину… Но он продолжал послушно сидеть, боясь шевельнуть
пальцами. Он почему-то был совершенно парализован этим человеком.
Наконец Кордовин вернулся к журнальному столику с бутылкой
коньяка и двумя широкобедрыми бокалами. Неторопливо расставил, плеснул в бокалы
темной маслянистой жидкости, придвинул к парню.
— Выпей, Славик. Ты неплохо поработал сегодня. И ты мне
нравишься, ты — преданный папе зять. Ну, пей… Это хороший коньяк.
Главное, невозможно понять — когда этот человек говорит
серьезно, а когда издевается. Но выпить очень хотелось. И Славик на свой страх
и риск протянул потную руку к бокалу и с жадностью опрокинул в рот содержимое.
Неграмотно: смаковать же, вроде, надо… да плевать! Вон, у него поджилки до сих
пор трясутся. Вкус во рту от коньяка возник терпкий и душистый, и с каждой
минутой горячо заливал все изнутри — затылок, лицо, даже уши.
Кордовин, внимательно глядя на гостя, дождался ожидаемой
реакции и налил еще. И Славик быстро принял добавку.
— Ну, хорош, — сказал хозяин. — Тебе ведь еще
рулить. Никогда больше не бери машину с таким цирковым-счастливым номером.
Понял?
— Понял! — благодарно выдохнул парень.
— А теперь запоминай ответ Семен Семенычу.
Кордовин помолчал, будто перебирая в уме разные варианты
ответа. Хотя ничего он не перебирал. Просто вспомнилась их с Андрюшей
мастерская, бледный северный свет из трех окон в покатой крыше, горячие пышки,
укутанные в Андрюшин шарф, и возлюбленный диван, диван возлюбленных, утопленный
в Обводном канале.
Он кашлянул и проговорил медленно и раздельно, будто
заботился о том, чтобы дурка-Славик в точности запомнил не только его слова, но
и интонацию:
— Я потерял друга. Я потерял все свои картины. Попытки
договориться со мной бессмысленны.
Славик выслушал это, приоткрыв рот и потупившись. Запомнить
это было легко. Большого ума тут не требовалось.
— Теперь иди, — устало сказал Кордовин и протяжно
зевнул, медленно стягивая с шеи галстук. — А я тут вздремну…
Славик поднялся, не зная — как прощаться в таком случае, в
случае полного провала всей миссии. Например — протянуть ли Кордовину руку? Или
нормально подосвиданькаться? А может, просто повернуться и молча выйти?
Он запихнул каталог в портфель, застегнул замок и поднял
голову.
И — окоченел:
На него из руки Кордовина безжалостно глядело маленькое
черное дуло. Кордовин сидел в кресле — прямой и пружинистый, — словно в
течение той минуты, пока Славик решал — как лучше прощаться, — выспался за
двоих. Но главное — глаза, эти холодные серые глаза эксперта начисто отметали
намек на розыгрыш. И совсем не вязались с сочувственным, даже сострадательным
голосом.
— Ты забыл мне рассказать еще кое-что, сынок, —
проговорил этим сочувственным голосом Кордовин. — Ведь вы нашли Босоту?
— Нет еще! Нет! — вскрикнул Славик, тряся головой
и прижимая к животу портфель обеими руками. Он не мог сказать про Босоту.
Гнатюк просто убьет его, и все! Да и не знает он всей тонкости игры с этой
проклятой «Венерой», которую затеяли тесть с Гнатюком.
