Он. — Теперь я понимаю, что это была какая-то комбинация СД. Но ведь тогда я не подозревал ни о чем, я лишь выполнял приказ, пришедший из Берлина…
Я. — Господин фон Шонс, как много граждан рейха получало в ту пору разрешение покидать рейх?
Он. — Считанные единицы.
Я. — Кто из подданных рейха прибыл с тем рейсом?
Он. — Это надо посмотреть в регистрационных книгах пограничной службы Швеции.
Я. — Это уже сделано. Меня интересует — кто из подданных рейха посетил посольство Германии после того, как этот паром прибыл в Швецию?
Он. — Я не помню.
Я. — Фамилия Иозеф Руа говорит вам о чем-либо?
Он. — Прошло столько времени…
Я. — Господин фон Шонс, объясните, как я смогу использовать вас в будущем, — а это вам куда более выгодно, чем мне, — если вы продолжаете лгать даже в том случае, когда ответ на вопрос не таит для вас никакой угрозы?!
Он. — Вспомнил! Мне кажется, я вспомнил! Совершенно верно, вы правы, на том пароме прибыл господин Иозеф Руа, он посетил посольство и попросил разрешения срочно связаться с Мюллером… Мне неизвестно, была ли ему разрешена связь, но со следующим же паромом он отплыл в рейх, это я свидетельствую со всей определенностью.
Я. — Но вам не было известно, что Иозеф Руа выполнял задания группенфюрера Мюллера по устранению неугодных ему людей — без занесения в какие бы то ни было документы РСХА?
Он. — Если бы я знал об этом, я бы отдал его в руки местного правосудия.
Я. — Похвально, господин фон Шонс. Скажите, вы отправили Кемпу свое сообщение по поводу Штирлица написанным на машинке? Или от руки?
Он. — От руки.
Я. — Пожалуйста, напишите обязательство консультировать меня и впредь по делам, связанным с поиском и разоблачением нацистских преступников. Здесь же укажите, что штурмбанфюрер СС Мерк представился вам Лорхом. И отметьте, что он, по его словам, представляет организацию немецких офицеров во главе с генералом-патриотом Вереном, участником покушения на фюрера… И еще: передайте мне, пожалуйста, копию вашего письма господину Кемпу… Только не вздумайте сказать, что у вас не осталось копии, это даст мне возможность заподозрить вас в нелегальной работе, а вы ведь утверждаете, что вполне легально работали ныне против секретного агента Штирлица, он же Бользен, не правда ли?
…После того, как работа по фон Шонсу была закончена, я смог получить информацию о том, что яд, которым были убиты как Фрайтаг, так и Рубенау, производился в Мюнхене в лаборатории биохимии начиная с 1939 года — по личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Как мне удалось установить, именно этот яд был передан Гиммлером бригадефюреру СС Вальтеру Шелленбергу для убийства Отто Штрассера в Лиссабоне в сороковом году.
Я запросил у специальных служб Великобритании соответствующее подтверждение этому, поскольку Шелленберг содержится в английской тюрьме. Ответа я не получил и связался с Робертом Харрисом, которого вы представили мне в доме очаровательной дамы в Бургосе. Он сразу же ответил мне, пообещал навести справки по своим каналам. Пожалуйста, запишите его адрес, если у Вас его нет: Роберт Харрис, Нью-Бонд стрит, 12, Лондон, Великобритания. Я не смог скрыть от него, что интересующая меня информация связана с Вашей судьбой…»
«Господи, — подумал Штирлиц, — какая же умница Пол! Вот кто мне сейчас нужен! Роберт Харрис, как я мог исключить его из дела?! Уж если кого он и ненавидит, так это нацистов! А еще — как человек, связанный с корпорацией „Бэлл“, — он всегда отзывался об ИТТ как о гитлеровском гнезде, и говорил он это еще в конце тридцатых!
Да, мне необходим Харрис, а для этого я должен отправить телеграмму Клаудии. Кстати, уж если кто и может быть ей нужен до конца дней — прекрасной, зеленоглазой, доброй женщине — так это именно Роберт.
Стоп, — остановил себя Штирлиц, — не лги. Не надо. Нельзя. Ты же видел, как она относится к нему. Она жалеет его и совершенно к нему равнодушна. Не появись я в ее доме, кто знает, быть может, у них бы что-то и сложилось. «Память» — жуткое слово, но ведь именно оно породило понятие «забвение». Постепенно она бы забыла меня, он так добр к ней, так ласков и корректен…
А если я отправлю телеграмму ему одному? Да, но после того, как Роумэн связался с ним, наверняка он под колпаком. И дело будет обречено на проигрыш с той минуты, когда он получит мое сообщение. Он привезет на «хвосте» слежку, ясное дело. А Клаудиа — я молю бога, чтобы за ней не смотрела Пуэрта-дель-Соль — прилетит в Лондон и пригласит его ко мне, ей он не откажет.
Погоди, — Штирлиц снова остановил себя, — а вправе ли я так поступать? Вправе ли я обращаться к ней с такой просьбой?»
Он перевернул последнюю страницу письма; несколько ничего не значащих фраз, которыми обычно заканчивают послание, но лишь запятая и тире, поставленные там, где следовало бы поставить точку, заставили Штирлица опустить страницу в содовый раствор, а потом прогладить утюгом (у профессора в доме был лишь старинный, громадный агрегат, заправлявшийся углями; пришлось купить американский плоский, который довольно быстро нагревался на электроплите).
Роумэн, видимо, торопился, когда писал, потому что почерк его, обычно довольно разборчивый, округлый, в тайнописи был стремительным, буквы словно громоздились одна на другую.
Прочитав сообщение, Штирлиц понял, отчего так торопился Пол.
«Я воспользовался Вашим советом и достал довольно значительное количество фотографий людей СД и абвера. Мне удалось это сделать в Мюнхене — по пути в Скандинавию. Миссис Роумэн опознала человека, который жестоко и безнравственно допрашивал ее в то время, пока у меня сидел Гаузнер. Этого человека зовут Кирзнер, он из СД, работал в Риме, Вене, Будапеште и Бремене, штурмбанфюрер. А затем он был отправлен Шелленбергом в Италию для работы по тем группам мафиози, которые имели выходы на Сицилию и Неаполь, — уже после того, как туда вошли наши войска. Итальянский он знал в совершенстве, потому что — с санкции Шелленберга — сожительствовал со своей секретаршей по имени Беатриче. Я не рискую высылать Вам копию его фото, потому что намерен навестить его в Мадриде. С помощью полковника Эронимо я надеюсь найти его. Видимо, он был в той же машине, что и Кемп, дожидаясь того момента, когда Гуарази прикончит Гаузнера. Это имя — Ваша лишняя карта в разговоре с теми, кто так или иначе знал Кемпа-Виккерса. Не говорит ли Вам что-либо фамилия Кирзнер? Если да — срочно сообщите по обговоренным адресам.
Судя по разговору с фон Шонсом, он отправил письмо о «злодеяниях» Штирлица в Мадрид Кемпу как раз накануне того дня, как там появился Гаузнер. Почему? Подумайте об этом. Копия его письма также хранится в нашем с Вами сейфе в Швейцарском банке.
Мне осталось посетить еще два города, и тогда я буду располагать достаточной информацией для того, чтобы ударить по всей сети Верена, которую я сумел обнаружить здесь, в Европе.
