Подробно напишите, что сделано Вами. Это необходимо для разговора с теми, кто будет санкционировать мой удар».
«Нет, — подумал Штирлиц, аккуратно складывая письмо, — я не напишу тебе всего. Пол. Не сердись, пожалуйста, я очень испугался в Мадриде, когда услышал про то, с каким ликующим интересом всяческие маккарти внимали маниакальному бреду Рут Фишер, когда та обвиняла своих братьев в коммунистическом заговоре, а здесь я только что прочитал, как твои сограждане в Совете Безопасности выгораживают Франко; ты американец, тебе хочется верить в лучшее, это твое право, более того — обязанность; но я все-таки подожду, пока ты нанесешь свой удар по наци. Мне очень важно узнать, как тебе в этом помогут люди Макайра. Может быть, я дую на воду, но несчастный крохотный доктор Зуле прав: если бы в тридцать втором или даже в тридцать третьем году твоя страна стукнула кулаком по столу, Гитлера бы не было в рейхсканцелярии. А те, кто ему помогал туда прийти, вроде генерала Гофмана, кичились своей дружбою с Даллесом, директором американского филиала банка Шредера, который платил деньги Гиммлеру, возглавляя кружок его друзей. Я погожу. Пол, не взыщи…»
В это же время на другой части планеты в квартире Майкла Сэмэла, раздался телефонный звонок. «Странно, в эти часы звонить не принято, шокинг; что-то случилось; только бы не с мамочкой!»
— Я бы не посмел вас тревожить, — сказал человек, который передавал ему первые материалы на «Штиглица», — если бы не чрезвычайное обстоятельство. Увидимся, несмотря на поздний час? Или намерены ждать до завтра?
— Конечно, я бы предпочел увидеться утром.
— Ваше право… Но завтра вечером в Испании может появиться сенсационный материал об интересующих нас с вами преступниках… Вы начали эту тему, жаль, если ее перехватят… Речь идет о новом преступлении… Пауки в банке… Нацист убивает нациста… И за всем этим стоит герой вашего исследования, но в несколько ином качестве… Так мне, во всяком случае, кажется…
— Хорошо, я приеду в то кафе, где мы с вами встречались…
— Когда вас ждать?
— Через полчаса.
Операция, задуманная Макайром, вступала в завершающую стадию. Были задействованы лондонская и лиссабонская резидентуры; Мадрид включили в дело опосредованно, через директора испанского ИТТ Эрла Джекобса.
Необходимость завершения первой стадии комбинации именно сейчас диктовалась тем, что наружное наблюдение, поймавшее, наконец, Роумэна, зафиксировало отправку им в аэропорту письма, которое, увы, не поддавалось перехвату.
…Сэмэл опоздал на четыре минуты, извинился: «Такси по-прежнему не хватает, бензина нет, что вы хотите, раны войны быстро не залечишь!» Заказал две чашки кофе, поинтересовался, не голоден ли его неизвестный друг («лорд Вестминстер» или «сэр Эдвард»), выслушал вежливый отказ и приготовился слушать.
Человек достал из кармана маленькую восковку, спросил, читает ли Сэмэл по-испански, и протянул ему сообщение ЭФА:
[50]
— Что не поймете, я прокомментирую.
— Боюсь, что я ничего не пойму. Я продираюсь сквозь их язык только со словарем. Переведите, пожалуйста.
— Извольте… «Пуэрта-дель-Соль сообщила сегодня, что в окрестностях Мадрида недавно был обнаружен полуразложившийся труп мужчины, не поддававшийся идентификации. Исследование костюма и обуви покойного, умершего от огнестрельных ран в области печени, позволило экспертам выдвинуть версию о немецком происхождении неизвестного. Эта версия подтверждалась также тем, что в подкладке пиджака убитого были найдены два документа. Один на английском, а другой на немецком языке. Пуэрто-дель-Соль обратилась в североамериканское посольство за содействием в идентификации трупа, а также попросила дать официально заверенный перевод английского документа, в котором упоминается имя советника Пола Роумэна. По первой позиции североамериканское посольство ответило Пуэрто-дель-Соль в том смысле, что ФБР согласилось обратиться к оккупационным властям в Германии за содействием, в то время как вторую позицию работник консульского отдела отказался прокомментировать. Следствие продолжается…»
— Любопытно… Так кто же был убит? Штиглиц?
— Нет. Штиглиц, он же Макс фон Штирлиц, он же Бользен, он же Брунн, исчез из Мадрида, как и некий Кемп, через несколько часов после того, как в городе на чьей-то квартире был убит Морсен, он же Гаузнер, в прошлом офицер абвера, возможно, перевербованный русскими.
— Черт, это невероятно интересно!
— Нет, это еще не интересно, мистер Сэмэл… Самое интересное — дальше… Дело в том, что немецкий текст, обнаруженный в пиджаке Морсена-Гаузнера, являет собой отчет, подготовленный для Штирлица, о работе, проделанной за последние месяцы шпионской группой по разложению изнутри некоей патриотической организации немецких офицеров — участников покушения на бесноватого.
— На кого, простите?
— На Гитлера, — поморщился человек, — неужели не ясно?! Так вот, Гаузнер-Морсен вез Штирлицу — псевдоним, под которым тот работал на русских, предположительно звучит как «Юстас», впрочем, это мы нашли в материалах гестапо, в этом еще следует разбираться, — рапорт о работе, которая вполне позволяет шельмовать немецких патриотов, обвинив их в прогитлеровских настроениях… Как вам известно, именно гестапо возглавляло аресты и проводило казни немецких генералов из антигитлеровской оппозиции… А русские были главными обвинителями германского генерального штаба в Нюрнберге… Их судья написал протест по поводу оправдания трибуналом германской армии, они знают, кого им следует бояться. Вы понимаете, какого рода смыкание вырисовывается во всем этом деле? Штирлиц, выполнявший самые кровавые задания гестапо — Мюллера по устранению госпожи Фрайтаг и господина Рубенау, которые, как выясняется, пытались спасти от Гитлера военных оппозиционеров рейха, был завербован русскими и работал на них!
— Это феноменально, — заметил Сэмэл. — Это надо отметить. Скотч?
— Нет. Благодарю вас. И вам не советую. Потому что вам предстоит всю ночь писать. А утром — в девять — быть в испанском посольстве и попросить прокомментировать вашу информацию… Попробуйте обратиться к мистеру Игнасио-Мариа Пухоль-и-Сараису, он один из немногих, кто мыслит широко и непредвзято, он незашоренный франкист, с ним можно говорить…
— Хорошо, а что было написано по-английски?
Человек сделал маленький, какой-то птичий глоток кофе, быстро запил водой из высокого стакана, словно пил горькое лекарство, и, пытливо взглянув на Сэмэла, ответил:
— Но это не для печати… Пока что — во всяком случае… Документ, написанный американским дипломатом, есть обязательство выполнять секретную службу…
— Чью? — Сэмэл даже подался вперед, не заметив, как пепел с его сигареты осыпался в кофе.
— Не английскую же, право…
— Фамилия?
— Дайте честное слово, что не напишете об этом, — вплоть до моего к вам звонка…
