Следователь. — Вы писали музыку к фильмам режиссера Йориса Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании?
Эйслер. — Да.
Следователь. — Им мы еще займемся, этим Ивенсом… В статье про вас написано, что вы заявили: «В единстве голосов и действий — надежда на будущее мира». Вы говорили эти слова корреспонденту?
Эйслер. — Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать только за себя…
Следователь. — Это вы написали оперу «Мать»?
Эйслер. — Да. Опера «Мать» написана по мотивам повести Горького.
Следователь. — В одной из арий этой оперы есть слова: «Учи азбуку, не бойся, ты только начни, рабочий, и ты возьмешь власть, ты победишь!» Вы писали музыку и к этим словам?!
Эйслер. — Не мог же я писать музыку к одним словам повести и не писать ее к другим?!
Председатель. — Вы имеете в виду, что сейчас надо быть готовым к тому, чтобы «взять власть и победить»?!
Эйслер. — Я не понимаю вопроса…
Председатель. — Где вы писали эту оперу?
Эйслер. — В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется…
Председатель. — Значит, ваша опера обращена к немецким рабочим?
Эйслер. — Не только… Это же опера, произведение искусства.
Председатель. — Но это «произведение искусства» показывали в Соединенных Штатах?
Следователь. — Да.
Председатель. — Значит, эти слова из вашей оперы обращены не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам?
Эйслер. — Повторяю, опера написана по мотивам повести великого Максима Горького… Слова песни соотнесены с ситуацией, которая существовала в России в девятьсот пятом году…
Председатель. — Могли бы вы написать подобную оперу в Соединенных Штатах с призывом «захватить власть и победить» здесь, в этой стране?
Эйслер. — Нет.
Председатель. — Вы изменили своей позиции?
Эйслер. — Нет. Просто здесь я гость, путешественник… Ваше рабочее движение будет само решать свои дела…
Следователь. — Вы когда-нибудь посылали приветствия в Советский Союз?
Эйслер. — Конечно.
Следователь. — Вы ненавидите Сталина?
Эйслер. — Простите, я не понял вопроса?
Следователь. — Вы ненавидите Сталина? Мы слышали, что вы говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина.
Эйслер. — Я был бы идиотом, если бы говорил им это. Я считаю Сталина весьма серьезным персонажем современной истории.
Следователь. — В советской энциклопедии, изданной в тридцать третьем году в Москве, дано ваше фото и заметка: «Эйслер, композитор, коммунист, глава пролетарского направления в германской музыке…» Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер?
Эйслер. — В России коммунистом называют каждого, кто так же активен в своем творчестве, как я. Я не имею права — особенно после тех пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались в подполье против Гитлера, — считать себя членом партии, потому что все они были героями, настоящими героями… Да и в любой стране, где коммунисты работают в подполье, — они герои. А я не герой. Я просто композитор…
Следователь. — Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер?
Эйслер. — Ее зовут Рут Фишер.
Следователь. — Вы получили от нее письмо, датированное двадцать четвертым апреля сорок четвертого года?
Эйслер. — Что за письмо?
Следователь. — В этом письме миссис Фишер обвиняет вас в том, что вы являетесь агентом ГПУ. Она пишет следующее: «Если местное отделение ГПУ попытается устроить мне „естественную“ смерть, то это у вас не получится, — ни у тебя, ни у Герхарда Эйслера, являющегося шефом германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с рук. Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести ответственность за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование и засвидетельствовали, что я абсолютна здорова, так что нет никаких оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным врачебным надзором и тщательно слежу за своим состоянием. Доктора проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего здоровья они незамедлительно примут соответствующие шаги. Во-вторых, престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и ряд немецких иммигрантов…»
Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма?
Эйслер. — Письмо совершенно сумасшедшее…
Председатель. — Вы получили это письмо?
Эйслер. — Я неоднократно читал подобные послания…
Следователь. — Зачитываю цитату из журнала «Советский Союз сегодня», май тридцать шестого года, страница тридцать три: «В день Первомая трудящиеся всего мира наравне с „Интернационалом“ и „Вставай, проклятьем заклейменный“ поют песни Эйслера и Брехта». Конец цитаты. Вы ни разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен, как «Вперед, мы не забыли», «Общий фронт», а ведь в этом журнале говорится, что для вас писал Бертольт Брехт? Да или нет?! Почему вы молчите?! Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую его отправки в Голливуд для новых допросов на месте.
Член комиссии. — Мистер Эйслер, вы написали «Балладу о параграфе 218»?
Эйслер. — Да.
Член комиссии. — Вы помните слова?
Эйслер. — Конечно.
Член комиссии. — Вы написали «Балладу о ниггере Джиме»?
Эйслер. — Да.
Член комиссии. — Вы помните слова?
Эйслер. — Да.
Член комиссии. — Вы читали слова этой баллады перед тем, как написать музыку?
Эйслер. — Да.
Член комиссии. — Вы написали «Песню о черством хлебе»?
Эйслер. — Да.
Член комиссии. — Вы читали слова перед тем, как писать музыку?
Эйслер. — Конечно.
Член комиссии. — Господин председатель, я считаю, что все члены комиссии должны тщательно проанализировать песни, которые я упомянул, и в авторстве которых Эйслер сознался. Тексты этих песен нельзя посылать по почте Соединенных Штатов. Это нечто такое, что выходит за рамки политики, это должно быть отправлено на заключение медикам! «Безумное безобразие» — бедные и слабые слова, чтобы определить эту мазню на нотной бумаге! Такое «искусство» не имеет права на то, чтобы существовать в цивилизованном обществе!
