О'Дуайер поступил в полицию Нью-Йорка и вскоре провел десять блистательных операций, схватив убийцу Макдональда, за которым охотились сотни агентов в течение четырех лет, арестовал банду Эндрюса Валси — их было трое, а он один, — получил пулю в руку, пристрелил одного из мерзавцев, а других изуродовал так, что пришлось отправить в госпиталь; потом вышел на Банелли, тот был наемным убийцей, служил «Коза ностре»; старый полицейский Макрайен покачал тогда головой: «Не советую тебе связываться с мафией, сынок. Все, что угодно, только не они. Снесут голову, поверь». Тем не менее О'Дуайер скрутил мафиозо, хотя тот был на голову выше его и весил фунтов на двадцать больше.
Ночью к нему приехал Альберто Анастазиа, руководитель одной из семей мафии, которая контролировала порт Нью-Йорка и направляла деятельность «корпорации наемных убийц». Он приехал не один, а в сопровождении своего заместителя Энтони Ромеро и трех телохранителей; О'Дуайер не успел вытащить пистолет из-под подушки, вошли к нему, пользуясь набором отмычек, ступали по-кошачьи, пойди услышь шаги профессионалов…
— Послушай, парень, — сказал Анастазиа, сев рядом с кроватью О'Дуайера, — ты мне и впрямь нравишься, я люблю тех, кто лишен страха… Я сам такой же дурень… Но ты пошел не туда, поверь… Моего Банелли завтра отпустят под залог, ведь на меня работают лучшие адвокаты города… Я не хочу размазывать сопли об стену, вдруг кто заметит, что у тебя были гости, не надо этого. Тебе не надо, мне-то плевать, сам понимаешь, я, к сожалению, не смогу стать президентом этой страны, итальянец, а вот твое будущее зависит только от тебя.
— Если ты, паршивый бандит, пришел, чтобы убить меня, — сказал О'Дуайер, ощерившись, — убивай! Посмотришь, как умирают ирландцы…
— Если бы я хотел тебя убить, это бы уже сделали. Нет, я пришел к тебе с дружбой… Вот моя рука, пожми ее, и тогда я тебе расскажу, что я намерен тебе предложить…
О'Дуайер взял руку Анастазиа и начал медленно сжимать его пальцы; тот — тоже; в комнате было тихо, так тихо, что было слышно, как хрустят суставы; лицо Анастазиа стало красным от напряжения; О'Дуайер был по-прежнему бледен, никакого напряжения, только щерился, как волк.
— Ты победил, — сказал Анастазиа. — Не вздумай понудить меня встать на колени перед тобою, этого тебе не простят мои люди, я-то могу опуститься перед тем, кто сильней…
О'Дуайер отпустил его руку и сказал:
— Лучше пойдем в полицию. Пойдем, Анастазиа… Тебе многое простится, если ты сам придешь с повинной.
Тот кивнул:
— Верно. Скинут лет сорок… Получу всего двадцать, больше не натянут… И ты станешь лейтенантом, это уж точно… Но у меня есть иное предложение: мы купим тебе адвокатскую контору в городе… Нет, нет, нас защищать не надо! Нас защищает Таманни-холл, как-никак штаб-квартира демократической партии Нью-Йорка. А проработав тройку лет в адвокатской конторе, — ты ирландцев защищай, бедняков, набирай очки, — мы сделаем тебя судьей… А дальше — посмотрим… У тебя уже есть имя, ты сделал его без чьей-либо помощи, но теперь тебе нужна помощь, ирландец… Если ты не дурак, а человек, который хочет выбиться в первые… словом, в этой стране без помощи сильных невозможно подняться.
…Через семь лет О'Дуайер стал окружным судьей; когда в профсоюзах США произошел раскол и из Американской федерации трудящихся выделился мощный конгресс производственных профсоюзов, Анастазиа понял, что настал его час: кто держит профсоюзы, тот владеет страной. Руководители нью-йоркских демократов выдвинули О'Дуайера на пост окружного прокурора Бруклина: там катилась волна политических убийств, мафия нуждалась в человеке, который защитит ее деятельность, дела будут положены под сукно, а прятать было что: убили Сирника, члена профсоюза моряков, исчез профсоюзный лидер, борец против мафии Питер Панто, застрелили активистов профсоюза Бергстрома, Роберста, Симпсона, Ноя, Брайна…
— Я выведу мафию на чистую воду, — заявил журналистам Нью-Йорка О'Дуайер. — С «корпорацией убийц» будет покончено! Они знают, что со мной шутки плохи!
Через два дня О'Дуайер встретился — с соблюдением всех норм конспирации — с Анастазиа в маленьком домике на берегу Кони-Айленда.
— Слушай, брат, — сказал он главе семьи, державшей весь бизнес в портах побережья, сотни миллионов долларов ежегодной прибыли, — услуга за услугу. Либо ты отдашь мне десяток твоих подонков и я посажу их, — после погони, перестрелки, ну и всего прочего, спектакль должен быть поставлен как в Карнеги-холл, — либо я ничего не смогу сделать для тебя в главном…
— Как странно, — мягко улыбнулся Анастазиа, — вы, северяне, начинаете разговор с ультиматума, вместо того, чтобы спросить о здоровье, передать привет родственникам, посетовать, что мы так редко видимся…
— Между прочим, ты выглядишь достаточно плохо.
Анастазиа покачал головой:
— Ты не прав. Просто я сегодня мало спал. У меня было плохое настроение из-за того, что проиграла моя команда. И я много пил. А потом взял девку. Но она оказалась тигрицей. А я, глупый сицилиец, вместо того чтобы послать ее куда подальше, изображал из себя Голиафа… Мы же южане! Не можем показать слабину, пускаем пар ноздрями. Ничего не попишешь, национальный характер. Такая уж у нас участь…
— Я тоже дышу ноздрями, — усмехнулся О'Дуайер, — хоть и северянин…
— Кстати, будь осторожен с Лилиан, мы смотрели за ней, она принимает Никлсона, а он ставит на республиканца Дьюи… Не сердись, но он покрепче тебя, а баба с потрохами отдаст того, кто слабей… Кошки — они служат тому, кто гладит сильной рукой.
— Ты это серьезно? — спросил О'Дуайер.
— Да. Увы, я обречен на серьезность в разговоре с людьми, подобными тебе. Мы заинтересованы в тебе. Поэтому оберегаем от проколов. Не сердись. Я понимаю, как это противно, когда за тобой смотрят в оба глаза… Что же касается твоей просьбы, я отдам тебе пяток одиночек… Вполне престижные гангстеры… Волокут за собой мокруху. Газетчики будут довольны. Станешь звездой первой величины…
— Этого недостаточно… Мне надо, чтобы ты пока чуть сократил свою активность в Бруклине…
— Знаешь завет мудрых? — улыбнулся Анастазиа.
— Их много.
Анастазиа покачал головой:
— Один… Только один… «Проси у друга только то, что он в силах сделать». Не ставь его в неловкое положение. Это означает конец дружбы…
— Я вношу встречное предложение, Альберто… Ты проходишь мимо золотой жилы… Это Голливуд, профсоюз кинематографистов… Положи руку на владельцев кинотеатров, договорись с руководителями крупнейших кинофирм… Там другое побережье, дай мне здесь стать… После того, как это случится, будет лучше и тебе, и мне, если я хозяин, то и ты хозяин…
— Но ведь ты знаешь, что в Голливуде работает Вильям Биофф, телохранитель Аль Капоне, весьма сложный человек?
— Знаю. А ты не трогай его. Я дам тебе кое-какие сведения, которые позволяет тебе войти в долю с тем кому он платит. С преемником Аль Капоне — с Фрэнком Нитти.
