— Они не оставили никакой записки — после того, как погубили вашу невесту?
— Нет. Они не оставляют улик…
— Вы не пытались встретиться с отцом Рикки?
— Пытался.
— И что?
— Старика отправили на Сицилию.
— Куда именно?
— Про это вам никто не скажет. Нарушение обета молчания карается смертью.
— О'Дуайер в курсе этого дела?
— Губернатор в курсе всех дел, — Джон усмехнулся. — Народный избранник должен знать все обо всех… Не вздумайте идти с вашим делом к нему, вас пришьют при выходе из здания…
— Почему? — Роумэн снова закурил. — Я ведь приду к нему с деловым предложением…
— Он губернатор, прет вверх, к таким людям нельзя обращаться с предложением человеку с улицы…
— Как же быть?
— Не знаю… Если уж рисковать — то через их адвокатов, люди с хорошей головой, от них многое зависит, сейчас на мафию работают лучшие адвокаты страны… Кстати, откуда вы знаете Синатру?
— Я ждал этого вопроса, — ответил Пол. — Я работаю… точнее — работал в Голливуде… Там довольно демократичная обстановка… Мы встречались на приемах…
— Вы знаете, что Синатра прилетел в Нью-Йорк?
— Нет.
— Он самый умный из них… Артист, человек с фантазией… Он знает все, они его обожают и прислушиваются к его словам…
— Думаете, есть смысл начать с него?
И Джон ответил:
— Я думаю, что вам лучше вообще бросить это дело…
— Спасибо за совет, — грустно сказал Роумэн, — но я им не воспользуюсь… Что должно заинтересовать Синатру? Что позволит мне рассчитывать на встречу?
— Деньги. Большие деньги. Миллионы… И обязательно интрига, они, как дети, обожают таинственность, ритуалы, загадки, романтику… Странно, но это так…
Штирлиц, де Лижжо, Росарио (Аргентина, сорок седьмой)
— Профессор, простите, что я к вам без звонка… Так разумнее… Во всяком случае, для вас…
Де Лижжо не сразу узнал Штирлица, тот был в своем черном свитере с высоким воротом, кожаной тужурке в джинсах и тяжелых ботинках; с утра зарядил промозглый дождь, облака висели низко над городом, рваные, серые, безысходные.
— А, это вы, — профессор не сразу пропустил его в квартиру; он снимал этаж в престижном доме, напротив парка Лесама, на улице Касерос. — Что-нибудь случилось?
— Да, — ответил Штирлиц. — Я займу у вас несколько минут, продолжение разговора о положении в Испании.
— Ну, хорошо, — несколько раздраженно ответил профессор, — войдите, я не узнал вас… Вы сейчас похожи на шкипера… Вообще-то я привык, что ко мне приходят после звонка, договорившись заранее о встрече.
— Поскольку вы лечите офицера разведки Франко, — ответил Штирлиц, — ваш телефон могут прослушивать.
— Кого я лечу?! — профессор изумился. — Какого еще офицера Франко?!
— Его зовут Хосе Росарио.
— Не говорите глупостей, сеньор… Росарио вполне интеллигентный человек.
— А Гитлер рисовал проекты будущих городов рейха. А Муссолини выпустил сто томов своих сочинений — довольно хлесткая публицистика. А… Продолжить? Могу. Мир знает множество вполне интеллигентных мерзавцев… Вы убеждены, что Росарио выбил себе глаз, наткнувшись при падении на перо?
— Он сам мне сказал, что это вздор, — профессор изучающе посмотрел на Штирлица. — На него было совершено нападение франкистами, они за ним охотятся… Поэтому он и стал лечиться у меня, открытого республиканца, поэтому мы и записали в его историю болезни сказку… Удел изгнанников — таиться, бежать скандала…
— У вас остались данные анализов, сделанных в кабинете неотложной помощи?
— Конечно.
— Мы сможем их посмотреть?
— Зачем? — профессор начал сердиться. — К чему это? Простите, но я вас не знаю! Один раз вы пришли ко мне на прием с совершенно здоровыми глазами, теперь этот странный визит… Вообще, что вам угодно?
— Я пришел к вам только потому, что сенатор Оссорио рассказал мне вашу историю, точнее — историю вашего брата. Вот его записка, прочитайте.
— С этого и надо было начинать, — удовлетворенно ответил де Лижжо. — Садитесь, пожалуйста. Я не приглашаю в холл, там собрались друзья жены, устроимся здесь.
Прочитав письмо сенатора, де Лижжо вернул его Штирлицу, закурил, хрустнул пальцами, потом резко поднялся:
— Хорошо, едем в клинику, там все сверим.
…Сверив результаты анализа чернил и следов металла, оставленных в глазных яблоках Клаудии, — это явствовало из данных судебно-медицинской экспертизы, проведенной в Барилоче, — и анализа, проведенного в столичной клинике «Ла Пас», куда доставили Росарио, которого сопровождал, как всегда, шофер такси, сеньор Пенеда, они убедились в их идентичности.
Профессор долго расхаживал по кабинету, курил одну сигарету за другой, потом достал из рефрижератора бутылку вина, разлил красную «мендосу» по стаканам, фужеров не держал: «Это только психиатры, наука для богатых неврастеников, которые не знают, сколько стоит фунт хлеба», — выпил, остановился над Штирлицем, который сидел молча, сложив на груди руки, — лицо казалось сонным; так с ним бывало всегда в моменты самых рискованных решений.
— Ну и что вы намерены предложить? — спросил де Лижжо.
— Поступок, профессор.
— А именно?
— Вы должны позволить мне позвонить от вас Росарио. Я назовусь рентгенологом. Скажу, что для правильного протезирования нужен повторный осмотр. И вызову его по тому адресу, который известен одному мне.
— Звоните, я-то здесь при чем?
— Притом, что он наверняка не поверит мне. И скажет, что должен перезвонить вам, надо посоветоваться с профессором. А я отвечу ему, что звонить не надо, профессор рядом, передаю трубку… И вы возьмете трубку… И подтвердите, что приезд желателен… Сейчас же… Это все, о чем я вас прошу.
— Зачем вам все это?
— Затем, что я должен поговорить с Росарио лицом к лицу. Он убил женщину, которую я любил. Она ни в чем не виновата… Разве что в том, что любила меня… А потом Росарио должен назвать мне те его центры, которые здесь организовывают транспортировку нацистов из Европы в глубь континента.
— А потом?
— А потом я его убью.
— В таком случае, я не имею права лгать ему. Я врач, сеньор… Я не знаю вашего имени…
— «Во многие знания многие печали»… У меня много имен… «Сеньор» — вполне достаточно… Больше я никогда не появлюсь у вас, профессор… Или вы хотите, чтобы я пообещал вам: Росарио останется жить?
Профессор снова заходил по своему кабинету, выпил еще один стакан «мендосы», сел рядом со Штирлицем:
