Козака швырнули в коридоре, как мешок с картошкой. Некоторое время было довольно шумно. Но когда Сэконда и Шкляра развели по разным помещениям, повисла зловещая тишина. В груди бухает сердце; в ушах звонкими молоточками отдается кровоток. Неслабый такой выброс адреналина... Какое-то время Козак прислушивался к звукам. Потом осторожно переменил позу, усевшись на полу поудобней.
Набравшись смелости, поднес скованные браслетами руки к краю полотняного мешка. Приподнял, благо «колпак» не был завязан на шее...
Как Иван и предполагал изначально, он находился в коридоре. Напротив, в другом его конце, над металлической дверью тускло мерцает забранный в проволочный каркас светильник. Длина коридора – метров десять, ширина – примерно два. Кроме той двери, над которой тлеет светильник, похоже, через нее задержанных и вводили на этот объект – имеются еще четыре. Рядом с каждой, справа, у косяка, на высоте полутора метров – какие-то коробочки: датчики или считывающие устройства для карт-пропусков...
За одной из этих дверей находится помещение, которое Доккинз назвал студией. По-видимому, это ближняя к нему дверь по правую руку. Именно туда, кажется, поволокли для дальнейшего разговора Майкла Сэконда. Его бывшего босса, заместителя главы баакубского филиала фирмы AGSM. Человека, у которого на правом мизинце отсутствуют две фаланги. Человека который однажды в приватной беседе, в разговоре с глазу на глаз, предложил ему, Козаку, вступить в некую «высшую лигу», получить после выполнения задания «градус и статус». И после этого стать вровень с теми, кто уже неподсуден. С теми, кто выше человеческого закона, кто может с полным основанием сказать о себе: «я второй после Бога»...
«Совсем снесло мужику башню, – подумал про себя Козак. – Сейчас тебе, Михаил-Майкл, вправят мозги. Избавят от мании величия на раз. Жизнь – она как дорога от стойла на бойню: короткая, скользкая, вся в дерьме и крови...»
Иван опустил край «колпака». От стены, к которой он прижимался лопатками, веет смертным холодком. Интересно, почему Ричи Доккинз счел нужным сказать то, что он сказал? «Посиди тут, подумай...» Что бы это значило? Чем отличается его нынешний статус от статуса и положения, а, значит, и судьбы тех двоих, кого доставили сюда вместе с ним?..
Иван вдруг услышал странный звук. Он, этот звук, мешал ему сосредоточиться, сбивал с мысли. Что-то дробно стучало, как будто он находился сейчас в электричке или в поезде. Не сразу, но Иван понял природу этих звуков. Это стучали его собственные зубы...
…Шаги в коридоре... Опять щелкнул замок... но уже другой двери. Той, как показалось, куда примерно час тому назад втащили Сэконда.
И вновь стало тихо. Но как долго продлится эта пауза?
Прошло еще около получаса. Наконец настала и его очередь.
– Вставай, Kozak! Давай, давай... уснул, что ли?
Ричи Доккинз помог сослуживцу – бывшему сослуживцу? – подняться на ноги. Стащил с его головы «колпак». Сам Доккинз был в шлем-маске, как и еще трое сотрудников. Ричард – брюнет лет тридцати восьми, из ветеранов, подвижной, двужильный, многое повидавший на своем не таком уж длинном веку. Что у него написано на лице, из-за маски не разглядеть. Но Иван достаточно времени поработал рядом с этим человеком, чтобы, во-первых, узнать его по голосу, а во-вторых, представить себе выражение его лица.
Оно всегда – или почти всегда – было одинаковым.
После ранения, полученного лет семь тому назад, у Доккинза чуть скошена вниз левая нижняя губа. Ричи как-то обмолвился, что осколком ему так располосовало щеку, что он мог через дыру и образовавшийся прогал в вышибленных зубах нижней челюсти запросто высунуть язык. Самого шрама, или шрамов, следов работы челюстного хирурга, а затем, вероятно, и пластического – не видно. Конечно, военная хирургия у американцев и британцев довольно высокого качества. Но что-то подсказывает, что в данном случае поработали и спецы из какой-то частной клиники. А вот их услуги, надо полагать, стоят весьма недешево; простому смертному, отставнику, такие суммы попросту не поднять.
Так вот. Глядя на Доккинза, несведущие люди могут подумать, что человек презрительно кривится. И что у него на лице приклеена пренебрежительная усмешка... Но это не так. Или не совсем так... Впрочем, Иван понял, что он абсолютно ничего не знает о тех людях, бок о бок с которыми служил некоторое время. И не где-нибудь, а в одном из самых опасных в мире мест. В штате филиала международной охранной фирмы AGSM, лагерь передового базирования «Кемп Уорхорз», окрестности города Баакуба провинция Дияла, Ирак.
– Сними с него браслеты! – сказал Ричи одному из сотрудников (эти тоже были в «масках»).
– И дайте ему попить!
Охранник, поковыряв в замке ключом, снял наручники. На запястьях остались малиновые полосы. Второй охранник, скрутив пробку, протянул задержанному пластиковую бутылку. Иван, запрокинув голову, некоторое время жадно глотал газировку. Он все никак не мог напиться; нутро ссохлось, как почва под палящими лучами солнца в африканской пустыне.
– Ну все... хватит!
– Мне бы оправиться, босс.
– Успеется. Есть вещи поважнее, чем твой мочевой пузырь.
Доккинз потянул на себя дверь. Козака слегка заклинило. Он не понимал, что от него требуется; поэтому Ричи пришлось подтолкнуть его в спину.
– Давай, давай... смелей! Проходи, твой приятель тебя уже заждался!
Иван остановился посреди комнаты. Это было помещение квадратной формы, примерно четыре на четыре метра. Высота потолка – стандартная, около двух с половиной метров. Стены отделаны тем же пористым материалом, что и коридор. Пол тоже плиточный. Никаких ковролинов, паласов или паркета. Плитка. В дальнем от входа левом углу круглое отверстие сантиметров двадцать в диаметре, закрытое проволочной крышкой. Весьма практично. Если запачкается ковер, поди-ка очисти его потом от крови, испражнений или блевотины. А тут плеснул пару ведер воды, или же смыл водой из шланга – и все в норме, опять чисто, порядок.
В другом углу, справа от него, на полу, в такой же позе примерно, как и он сам несколькими минутами ранее, сидел его бывший босс из баакубского филиала. Голый, в чем мать родила. Униформа и белье порезаны в лоскуты. Одежду с Майкла не сняли – срезали. На правом предплечье видна довольно глубокая царапина или порез. Из разбитых губ на подбородок и уже с него на рельефный торс – хорошо сложен, подлец – капает кровь. На плече, на подключичной ямке слева и на шее видны синяки; кое-кто пытался его придушить, но не довел дело до конца.
Левый глаз Майкла порядком заплыл. Бровь разбита, рассечена, на скуле виден кровопотек... Правый открыт и смотрит на него, на Козака.
Сэконд облизнул окровавленные губы. Ивану показалось, что его бывший босс усмехается.
– Hi, Kozak! Как дела, как настроение?
– Так себе, – пробормотал Иван. – Бывали деньки и получше.
– Это ты верно подметил... Значит, ты меня будешь кончать?
