Перед домом – модный деревянный настил с пластиковым столиком и такими же креслами. Как в открытом кафе. За этим самым столиком и сидим мы с Кабошем, и потягиваем апельсиновый сок. Спиртное Кабош запретил на сегодня волевым решением.
– Джин! Подавай чай! – кричит Кабош.
Каблуки стучат по садовой дорожке и настилу. Я оборачиваюсь.
К столику подходит обнаженная молодая женщина. В руках у нее поднос с чаем, вазочкой с конфетами и двумя плитками шоколада. На шее – кожаный ошейник, на ногах – туфли на шпильках.
Девушка, пожалуй, красива, но, на мой взгляд, высоковата, да и грудь могла бы быть не такой тяжелой. Лицо знакомое. Где-то я ее видел.
Она ставит поднос на стол, гремят чашки, пахнет сладостями, отступает на шаг и преклоняет колени.
– А кто-то говорил, что рабынь не держит! – усмехнулся я.
– Ну-у, если женщина просит… Хочешь? Тебе сейчас эндорфины не помешают.
– Спасибо, Кабош. Честно говоря, не знаю, как отреагирует Жюстина. Мне бы не хотелось неожиданностей в наших отношениях. Ты бы хоть предупредил, что у тебя рабыня!
В общем-то, вряд ли Жюстину это расстроит. Тем более что цель чисто утилитарная – повышение концентрации эндорфинов в крови. К тому же Жюстина может ничего и не узнать. А может и узнать. Неожиданностей действительно не хотелось. Такие вещи надо оговаривать заранее.
– Ну как хочешь! – говорит Кабош. – Тогда лопай шоколад. Обе плитки.
Я вопросительно смотрю на мэтра.
– Шоколад тоже вызывает выделение эндорфинов и, еще больше, серотонина, – объясняет он. – При Тематическом «голоде» помогает – факт.
Делает знак своей рабыне.
– Иди!
– Где-то я ее видел, – задумчиво проговорил я, когда она ушла.
– На БДСМ-встречах ты ее видел. Джиния. Известная в Теме Госпожа. Не помнишь?
– А-а! Помню!
– Устал человек от верхней роли. Свитчинул. Ну что ж? Пусть расслабится в рабстве после тяжкой господской доли. Я подсобить – всегда пожалуйста.
Кабош окинул взглядом остатки ужина.
– Доел?
Я кивнул.
– Тогда пошли.
Вечереет. Солнце падает на запад, оставляя над землей яркую золотую полосу, перечеркнутую черными стволами сосен.
Мы спускаемся в подвал. Идем по большой комнате с низким потолком, носящей следы незавершенного ремонта. Голые стены, только одна оклеена обоями под кирпичную кладку, картон и осколки плитки на земляном полу.
– Отделаю – будет, как во всеми нами любимой «Истории О» – полная звукоизоляция. Все стены обошью пробкой. На полную катушку поразвлекаемся. Было бы готово – не понадобилось бы в лес тащиться. А сейчас – сюда!
Мы оказались в комнатушке площадью метров восемь, отделанной плиткой, как ванная или лаборатория. В углу стоит вполне медицинского вида стеклянный шкаф, усиливающий сходство с последней. У стены – кушетка, покрытая клеенкой, как в поликлинике, но куда чище и новее.
У шкафа – Джин. Она одета: белый халат, как у медсестры, волосы убраны под косынку.
– Маркиз, садись. Джин, иглы стерильные тонкие и антисептик.
– Зачем? – глупо спросил я.
Кабош улыбнулся.
– Надо же тебя подготовить к грядущим подвигам. Займемся плейпирсингом. Посмотрим твою реакцию на боль. Я хочу быть уверенным, что ты не потеряешь сознание от клеймления и сможешь оторвать руку с клеймом.
Я вспомнил, что Джиния прославилась в Тематической тусовке тем, что вышивала крестиком на одном экстремальном мазохисте. Говорят, сложная техника.
Джин и Кабош надели хирургические перчатки и вымыли руки.
– Рубашку снимай! – бросил мне Кабош.
Иглы оказались длинными и тонкими, как от шприцев. Явно не для вышивания.
– Может быть, сам? – спросил Кабош.
– Мне бы хотелось посмотреть на работу мастера. И поучиться. Жюстина интересовалась.
– Я тоже не большой специалист. Джин! Послужи другу Господина.
Они обработали мне плечо антисептиком. И Джин ввела под кожу первую иглу. Неглубоко. Сверху вниз. Игла выходит наружу и снова прокалывает плечо. И так дважды. Кончик иглы появляется на поверхности, возле него набухает кровавая капля. Ловко и быстро. У меня перехватило дыхание.
– Иглы хороши тем, – комментирует Кабош, – что, нанося минимальное поражение организму, вызывают бурное выделение эндорфинов. На этом основан лечебный эффект иглоукалывания. Джин, этого мало. Давай еще! Нам надо создать максимально возможный обезболивающий эффект, при этом, не вводя его в сабспейс, – он оборачивается ко мне. – Иначе ты будешь недееспособен.
Вторая игла вошла вслед за первой. Я чуть не застонал.
– Кстати, обрати внимание, – заметил Кабош. – Концы игл должны оставаться на поверхности. Иначе будет внутренняя гематома, а это не есть хорошо.
– Я видел какую-то передачу об иглоукалывании. Там иглы ставили именно так: перпендикулярно поверхности кожи и конец внутри. – Я стараюсь говорить как можно ровнее и спокойнее.
– Не напрягайся, – советует Кабош. – Расслабься. По иглам есть один специалист. Лет десять жил в Китае, синолог. Небесным Доктором кличут. Хочешь, познакомлю?
– Хочу.
Кабош кивнул.
– Только если он начнет разводить тебя попробовать «особые методы» – не разводись. С его «небес» не все возвращаются.
– Учту.
– Джин! Давай еще парочку.
Когда она закончила, Кабош наложил мне на плечо стерильную повязку. Иглы остались там, под повязкой.
– Пойдем потихоньку.
Он повел меня на первый этаж, поддерживая под руку на лестнице.
– Мэтр! Да я в порядке.
– Конечно, в порядке. Подумаешь, четыре иголки под кожей! Даже не под ногтями! Просто не делай резких движений. Это все может испортить. Сабспейс – состояние хрупкое.
Я не чувствую никакого сабспейса.
– Все еще впереди, – усмехнулся Кабош.
Усадил меня в мягкое кресло на первом этаже.
– Джин! Еще чайку.
Обернулся ко мне.
– Откинься на спинку, расслабься, полузакрой глаза.
Боль, пожалуй, уменьшилась, хотя больнее всего прокалывать кожу. Когда игла уже там – далеко не так больно. Если только не шевелиться.
– Причина выделения эндорфинов – даже не боль, а именно ущерб, нанесенный организму, – говорит Кабош. – Так что оно продолжает работать.
Во время чая боль почти прошла, зато нахлынуло состояние эйфории. Довольно легкое, без потери контроля и тумана перед глазами.
