– Это вызовет подозрения, – сказал Квиллер.
– То есть я имею в виду скрытый диктофон. У моего внука есть такой, он им пользовался во Флориде. Я ему позвоню, и он вышлет мне его ночной почтой.
– Сепия, это противозаконно – без спроса записывать на магнитофон чьи-либо разговоры. Да, тысячи людей этим занимаются, и им всё сходит с рук, но если в нашем случае это всплывет, то у вас будут неприятности и операция «Свисток» окажется скомпрометированной. Блестящая идея, но, пожалуйста, забудьте её. У вас всё отлично получается и с вашим блокнотиком. Вы сделали домашнее задание?
– Да, я прочитала все вырезки о скандале и продумала несколько способов, как вызвать женщин на разговор. После ухода Тиш я спросила Флорри, в какое время обычно ужинает дома её муж. Она поглядела на меня весьма странно – глаза её сверкали, и сама она была в сильном волнении – и сказала: «Если он придёт домой, его посадят в тюрьму и отберут все его поезда. Он украл много денег». Эта реплика закончилась диким смехом, который напугал Ригли. Я старалась успокоить бедняжку, но она захотела спуститься на лифте вниз и показать мне поезда. Вы их когда-нибудь видели, шеф?
– Видел – потрясающее зрелище! Пару месяцев тому назад, до того как Флойд скрылся с чужими деньгами, я написал колонку о его модели железной дороги.
– Понятно. Погодите, я вам ещё кое-что расскажу. Флорри велела мне нажать кнопку и запустить поезда, но я боялась нажать какую-нибудь не ту и сломать всю эту систему. Тогда Флорри сама подкатила к пульту и стала нажимать на все кнопки подряд и крутить все ручки. Поезда задвигались, они двигались всё быстрее и быстрее, пока наконец не начали врезаться друг в друга, в мосты и здания. Я умоляла Флорри выключить систему, но она наслаждалась этим зрелищем, хохоча как безумная. Потом, как я понимаю, произошло короткое замыкание, потому что погас свет. Но было уже слишком поздно. Вся эта штуковина сломалась! Я и сама чувствовала себя абсолютно разбитой, честное слово! Когда Тиш вернулась из магазина, я всё ещё была выжата как тряпка и не могла найти Ригли.
– А как Тиш отреагировала на катастрофу?
– Совершенно спокойно. Она разъединила какие-то провода и сказала, что всё в порядке – опасность миновала. Но как только мы уложили Флорри поспать после обеда, Тиш закрыла лицо руками и зарыдала. Она буквально выла и стонала. Я сказала: «Ужасно жалею о том, что случилось с поездами, но я абсолютно ничего не могла поделать». Она помотала головой из стороны в сторону и ответила, что плачет вовсе не из-за поездов – её беспокоит другое. Я обняла её со словами: «Поплачь хорошенько, дорогая. Тебе станет легче. И не бойся рассказать мне о своих бедах. Я твой друг». Это вызвало новый поток слез.
– Вы очень хорошо рассказываете эту историю, Селия.
– Вы находите? Когда Клейтон был маленьким, я ему часто рассказывала истории… Итак, спустя некоторое время Тиш утерла слезы, высморкалась и вдруг горько воскликнула: Я презираю моего… я презираю мужа моей матери! Я хотела, чтобы она выговорилась и тем самым облегчила свои страдания.
Квиллер кивнул, но мысли его приняли несколько иной оборот. Если Тиш презирала своего отца – по любой причине, – не она ли «дала свисток»? Или, может, за показной враждебностью она хотела скрыть свою собственную причастность к мошенничеству?
– Йау! – последовало предостережение Коко, пялившегося в кухонное окно.
– Кто-то идёт! – Квиллер вскочил. – Коко услышал машину, она едет через лес!
– Полиция? Куда мне деваться? – в тревоге спрашивала Селия, схватив в охапку сумку.
– Оставайтесь на месте.
Это оказался всего лишь мистер О'Делл, следивший за порядком в доме: он хотел получить чек за оказанные услуги.
– Итак… продолжайте, Селия. Тиш открылась вам?
– Да, она рассказала мне о Ф. Т. Так она называет своего отца. Он терроризировал её и её брата Эдди, пока они росли. Теперь она негодует на него за то, что он заставил её пройти курс делопроизводства в школе и пойти работать в его банк, вместо того чтобы отдать в колледж. Но больше всего она ненавидит его за то, что он разрушил жизнь Флорри – своим пренебрежительным отношением к ней, своей скупостью и бесконечными подружками.
Квиллер просмотрел свои записи:
– Знаете, это неправда, что Ламбертаунский ссудный банк только для железнодорожников. Тиш пыталась отвлечь вас от этой темы.
– Охотно верю. На какие-то вопросы она часто даёт весьма уклончивые ответы. Уже перед самым уходом я спросила у неё: «Флорри говорила мне, будто бы её муж украл какие-то деньги и его, возможно, посадят в тюрьму. Она что, была не в себе?» Тиш ужасно разволновалась, услышав это, и сказала, что у отца в конторе какие-то затруднения и никто не знает наверняка, в чём, собственно, дело. Затем она приняла неприступный вид, и я уже больше никаких вопросов не задавала. Мы стали искать Ригли и нашли его съежившимся в ванночке с песком, словно это было единственно безопасное место в доме. Они хотели, чтобы я снова привезла его с собой в понедельник, но… О, взгляните на этот парад! – взвизгнула она, указывая на верхушку каминного куба.
– Слева направо, – спокойно проговорил Квиллер, – их имена – Ква, Фью, Кря, Юм-Юм и Коко.
Оба кота прекрасно сочетались с манками: они свернулись в комочек, что придавало им вид сидящих уток.
– Вот и говорите после этого, что у котов нет чувства юмора, – сказал Квиллер.
Взрыв смеха Селии нарушил представление, и две живые «утки» спрыгнули на пол.
– Прошу прощения, котятки, – извинилась Селия. – Я часто слышала, что коты не любят, когда над ними смеются… Ну ладно, пожалуй, это всё, что я имела доложить. Пойду-ка я домой и посмотрю, очухался ли Ригли от постигшего его ужаса.
Провожая её к машине, Квиллер сказал:
– Возможно, в эти выходные я разработаю новую стратегию. Давайте устроим брифинг в воскресенье вечером.
– Идёт, шеф, – весело отозвалась на предложение Селия.
В амбаре тем временем разыгрывалась ещё одна пантомима. На телефонном столике восседал Коко, носом подталкивающий английскую карандашную коробку к краю стола.
– БРЫСЬ! – прогремел Квиллер. Рванувшись к месту событий, он на лету подхватил антикварное сокровище, которое ещё не успело удариться о выложенный керамической плиткой пол. – Плохой кот!
Коко, вздыбив шерсть, взлетел на балкон.
ОДИННАДЦАТЬ
Для интервью с Ози Пеном Квиллер вооружился своим обычным диктофоном, несколькими снимками «девятки» при её возвращении в воскресенье Ревизии, как назвала тот памятный день газета. Перед уходом он кое-как подстриг усы в надежде больше походить на Джеймса Макинтоша, писателя, нежели на Джима Квиллера, автора газетной колонки.
