Но он бросился вслед за ней. И прежде, чем она успела закрыться, вставил ногу в щель между дверью и косяком. Кэти вскрикнула, когда Морис распахнул дверь и из темноты возникла его рука. Морис притянул ее к своей твердой груди. Горячие губы нашли ее рот. А руки принялись ласково поглаживать волосы.
— По-моему, как француз, я просто обязан показать тебе, каким чудесным может быть секс.
— Нет... я хочу... — Но она не могла оскорбить его, назвав имя другого мужчины.
— Ты хочешь только меня! Тебе нечего бояться, дорогая.
— Нет...
Но его пальцы коснулись ее затылка, а горячее дыхание на губах вызвало в Кэти нарастающую дрожь желания. Его руки сжались, он притянул ее к себе, заставляя запрокинуть голову и завладевая ее губами в жадном поцелуе, таком продолжительном, что Кэти чуть не задохнулась. Она отбивалась, колотила по его массивной груди кулаками, но вместе с тем его смелые, крепкие губы доставляли ей неизъяснимое наслаждение.
Пол задрожал под их ногами, по стенам пробежал красный отблеск, как от пожара. Неужели Пита опять что-то напутала с заклинанием? Или это еще один подземный толчок?
Руки Кэти обмякли и безвольно опустились на его плечи. Она представляла себе, что ее целует и обнимает Рейф.
Противостоять безудержному потоку фантазии ей не удалось!
Предполагалось, что, выпив зелье, она влюбится в Мориса, но, как обычно, заклинание Питы подействовало иначе.
Сколько ночей она мечтала о таком наслаждении! Рейф словно околдовал ее. Ночами она мучилась бессонницей, желая ощутить рядом тепло его тела, и во сне, и утром, после пробуждения, и потому шесть с половиной лет она ложилась в постель одна.
Кэти вздохнула, отдаваясь столь опасной, но властной потребности представлять на месте Мориса другого, бесконечно желанного мужчину.
Еле слышно она прошептала:
— Как давно это было...
— Ты изголодалась — так же измучилась и изголодалась, как и я... дорогая, — отозвался он вкрадчивым шепотом, выдающим безудержную и опасную страсть. Подхватив на руки, он понес ее к постели, а она крепко обвила его шею.
Он поставил ее на пол возле кровати, и они простояли рядом долгую минуту, не прикасаясь друг к другу и просто наслаждаясь желанием. А потом его губы и язык вновь нашли ее рот.
Несколько быстрых движений — и ее рубашка и пеньюар упали на пол, обнажив соблазнительное тело.
Нагота придала Кэти бесстыдную смелость, уверенность в своих чарах. Она начала прикасаться к нему так, как некогда ласкала Рейфа. Одной рукой она вытащила шелковый свитер из-под ремня брюк и, просунув другую под шелк, погладила мускулистый живот и широкую грудь.
Быстро раздевшись, Морис увлек ее на постель и накрыл своим телом. Он знал не только, где именно следует ласкать ее, но и как ласкать, чтобы вызвать в ней трепет и умолять о большем. Вскоре она почувствовала, что тает под его руками.
А когда он довел ее до высот блаженства и трепет охватил обоих, она выкрикнула в экстазе не «Морис», а «Рейф».
Только когда все было кончено, Кэти поняла, что натворила, и попыталась извиниться:
— Морис, мне так жаль... — Она попробовала отодвинуться, мучаясь угрызениями совести, но он крепко обнял ее, снова притянул поближе и прижал к себе. — Мне так стыдно, — покаянно шептала она. — Не знаю, как это вышло... Морис, я искренне сожалею о том, что оскорбила тебя.
— Забудь об этом.
— Все было так восхитительно, а я... все испортила.
— Напротив.
Она почувствовала, как он нежно улыбается в темноте. В который раз доброта и великодушие Мориса дали ему моральное превосходство над грубоватым парнем, который, разумеется, воспылал бы страшной ревностью, произнеси Кэти в такую минуту имя другого мужчины.
— Прости меня, — вновь шепнула она.
Он приложил палец к ее губам, а когда заговорил, его акцент ничем не напоминал французский: носовые согласные исчезли, грассирующее «р» стало грубоватым и гортанным.
— Мне не за что прощать тебя, дорогая.
Он вновь завладел ее губами, и вскоре оба утратили связность мыслей.
Глава седьмая
Проснувшись, Рейф не сразу пришел в себя: спазматически сжимался желудок, усиливалась тошнота, а головная боль отдавалась пульсирующими толчками под закрытыми веками. Непонятно, откуда вдруг у него такое зверское похмелье?
Рядом пошевелилась Кэти, и ее теплые пальцы, скользнувшие по его груди, вызвали у Рейфа приступ тревоги.
Он в Мексике, в стране, где за его голову назначена награда.
Он соблазнил женщину, которую любил... вновь прибегнув к помощи маскарада.
Если прежде она не питала к нему презрения, то теперь, несомненно, испытает его сполна.
Под невыносимой тяжестью собственной вины Рейф не мог наслаждаться блаженной чувственностью прижавшегося к нему теплого тела. Он слишком раскаивался, чтобы впитывать невыразимо сладкое ощущение спокойствия, порожденное переплетением их рук и ног.
Она казалась неправдоподобно хрупкой, нежной и благоуханной. Если бы не угрызения совести, он был бы безумно счастлив видеть ее лежащей рядом.
Шампанское затуманило его память, но обрывочных воспоминаний хватило, чтобы Рейф возненавидел себя. Он считал, что меньше всего ему хочется узнать, что именно он — отец шалуньи с ангельским личиком. Но теперь Рейф выяснил, что Сейди действительно его дочь, и, когда Кэти призналась, что никогда не спала ни с кем, кроме него, испытал дикую радость собственника. Возможно, если бы он не выпил столько шампанского, его кровь не обратилась бы в пламя, едва он схватил Кэти в объятия. Возможно, сумел бы устоять перед ней, даже обнаружив, что, занимаясь любовью с Морисом, она представляет себе его, Рейфа.
Рейф чертыхнулся, вспомнив, как Кэти убежала от него и попыталась запереться в ванной. Он обнял ее и поцеловал, он был просто вынужден так поступить. А затем, вместо того чтобы открыть правду, когда она выкрикнула его имя и попросила у него прощения, Рейф снова овладел ею: потребность доказать, что Кэти принадлежит ему, пересилила все доводы рассудка.
Нет, о случившемся между ними Рейф не жалел. Он с наслаждением припоминал прикосновение ее бедер и то, как она охотно изгибалась навстречу ему, умоляла любить ее, содрогалась от удовольствия.
Не сожалел Рейф и о блаженстве, которое продолжалось, пока он лежал, поглаживая ее спутанные волосы и понимая, что любит ее сильнее, чем прежде, что только в ее объятиях забывает о тоскливом одиночестве.
За свою жизнь Рейф потерял слишком много близких ему людей: сначала отца, потом мать и, наконец, Кэти. После разрыва с Кэти Рейф обнаружил, что с трудом решается на прочные взаимоотношения с кем бы то ни было, кроме Майка и Вадды. Вадда была беременна. Когда Кэти невольно сообщила ему о том, кто отец Сейди, Рейф вспомнил об альбомах, заполненных снимками девочки. Он понял, что должен стать частью жизни своего ребенка и разделить с ней ту редко встречающуюся нежность, которую Майк обрел в близости с Ваддой.
