Когда Сейди издала еще более громкое чмоканье и вознамерилась повторить его, Кэти крепко взяла ее за руку и повела к стоящим на веранде стульям грубоватой ручной работы.
— Дорогая, ты великолепно подражаешь духам. Но я не желаю спорить о том, едят или втягивают духи пищу, у меня есть замечательные новости.
При виде льстивой материнской улыбки Сейди насупилась и выдернула руку.
Кэти села, храня притворное спокойствие, и придвинула поближе маленький стул для Сейди.
— Вот так. Почему бы тебе не посидеть рядом со мной?
Но вместо того, чтобы послушаться мать, Сейди решительно прошла в дальний конец веранды и сердито уселась на полу скрестив ноги, как делал ее приятель, индеец Хуанито. Отвернувшись, девочка начала обрывать лепестки пышных ноготков.
— У меня тоже есть хорошие новости, — мрачно прошептала малышка, ссыпая лепестки в корзину.
Пока Сейди терзала цветы, сердце Кэти сжималось все сильнее. Неужели девочка заранее предчувствовала, что ее мать собирается вернуться к разговору о Морисе?
— Немедленно прекрати! — выпалила Кэти.
Пальцы Сейди задвигались еще быстрее, мстительно обрывая лепестки.
— Пите нужны лепестки, чтобы провести дорожку от кладбища и указать Лупе путь к дому.
Кэти с трудом сглотнула и решила быть поласковей с дочерью.
— Почему бы тебе... не рассказать свою новость, дорогая?
Пальцы Сейди замерли над полуощипанным цветком. Ангельское личико застыло. Она явно растягивала паузу. А затем наконец произнесла сдавленным, должно быть, от волнения голосом:
— Пита говорит, что... в этом году Лупе может привести с собой моего настоящего папу...
Сейди замолчала, и к лучшему: Кэти больше не вынесла бы ни единого слова! Почти ни разу она не заговаривала с Сейди о Рейфе, но грусть в голосе девочки прозвучала слишком искренне, чтобы отмахнуться и пренебречь этим.
— Нет! — воскликнула Кэти, вскакивая с места, бросаясь к Сейди и падая перед ней на колени. — Бедная моя девочка, я и не знала, что ты до сих пор думаешь и надеешься...
С бесконечной нежностью Кэти притянула ребенка к себе, и остроконечная шляпа колдуньи свалилась с головы Сейди.
Кэти ласково пригладила золотистые пряди мягких волос девчушки.
— Драгоценная моя Гордита, он никогда не приедет.
Сейди затихла.
— Откуда ты знаешь?
— Я... просто знаю, и все.
Прижавшись друг к другу, обе неподвижно сидели, будто вслушиваясь в глубокую вечернюю тишину. Внезапно налетевший ветер подхватил шляпу Сейди и покатил прочь.
С возгласом «Моя шляпа!» Сейди бросилась догонять ее.
Быстрыми, но еще по-детски неуклюжими ручками девочка схватила шляпу и, не боясь помять, нахлобучила ее себе на затылок.
— Сейди, пожалуйста, поверь мне, он никогда...
Взгляд синих глаз Сейди, казалось, пронзил Кэти насквозь.
— Мама, зачем Бог сделал так, что мой папа умер?
Тонкое ангельское личико под полями высокой черной шляпы сразу осунулось.
Кэти была готова на все, лишь бы избавить дочь от печальных мыслей, — но что она могла сделать?
— Сейди, я и вправду не знаю, почему так получилось... Такова жизнь...
— Тогда расскажи мне о том, каким высоким и сильным был папа, — настойчиво попросила малышка. — И о том, как он говорил, как ковбои из Техаса: «Приветствую, мэм!»
Шаблонное выражение прозвучало в устах Сейди по-детски очаровательно. Сейди мастерски подражала любому выговору, в том числе пародировала и акцент Мориса.
— Должно быть, ты насмотрелась вестернов, — заметила Кэти.
— По правде сказать, да, мэм.
Кэти едва сдержала улыбку.
— Ты слишком утрируешь техасский акцент. И потом, Рейф никогда не называл меня «мэм».
Да, он с первой же встречи прозвал ее Щепкой. Впрочем, это прозвище, которое он произносил с протяжным техасским акцентом, не звучало оскорбительно.
— А он носил большую ковбойскую шляпу и сапоги?
— В ту ночь, когда мы познакомились, он был одет в черную кожаную куртку и приехал на мотоцикле.
— Так даже лучше.
— Да... ты права. — Кэти вдруг опомнилась: она ведь собиралась втянуть Сейди в разговор о Морисе!
Но девочка настойчиво заставляла ее вспоминать о Рейфе, и почему-то разговор о нем сегодня не был столь мучителен, как обычно.
— Но чаще всего он носил ковбойские шляпы и сапоги, — мягко добавила Кэти.
Кроме тех случаев, когда занимался любовью. Он всегда вовремя вспоминал про шляпу, а она — про его сапоги.
Поднявшись, Сейди на цыпочках подошла к матери и, протянув руку, благоговейно прикоснулась к медальону.
— И он подарил тебе вот это?
Кэти кивнула.
— Потому, что любил тебя?
На мгновение Кэти показалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Когда-то она тоже верила в любовь Рейфа.
— Да. — Странно, но это краткое слово прозвучало с непоколебимым спокойствием.
Теплые детские пальчики осторожно прикасались к ее шее, точно так же, как пальцы Рейфа, когда он впервые надел на шею Кэти медальон.
— И ты носишь его потому, что до сих пор любишь папу?
В тонком голоске прозвучала отчаянная надежда, глубочайшая вера в вечную любовь. Внезапно Кэти почувствовала себя невероятно старой, гораздо старше своих лет, и устремила на дочь невидящие глаза.
Ложь. Мерзкая, подлая ложь. Почему ложь окружает ее со всех сторон? И самый страшный обман состоит в том, что отец Сейди вряд ли выйдет из могилы вместе с Лупе.
Потому, что он вовсе не мертв.
Нет, лживый негодяй, который лишь притворялся, что любит ее, жив-живехонек и пребывает в полном здравии. Получив деньги от Арми, он создал собственное международное охранное агентство вместе с Майком. Рейф приобрел широкую известность, охраняя знаменитостей и спасая американцев, оказавшихся заложниками в других странах.
Известность его была так велика, что Рейф стал желанным гостем в Мексике — решительно всем было известно, как три года назад он ворвался в мексиканскую тюрьму. Рейф сам заковал в наручники знаменитого торговца наркотиками, Эрнандо Гильена, которого разыскивали в Штатах по обвинению в убийстве, перевез его через границу и передал хьюстонской полиции. После того как Гильен был приговорен к смертной казни, а власти США отказались вернуть его полиции Мексики, инцидент повлек за собой последствия международного масштаба.
Когда Арми в бешенстве сообщил Мануэлю о романе Рейфа и Кэти, нарушавшем все профессиональные правила телохранителей, Мануэль отнесся к этому заявлению сочувственно: подобная проблема возникла у него самого несколько лет назад, когда он отправил Рейфа в Перу за своей дочерью Консуэло, сбежавшей с каким-то борцом за свободу. Консуэло отказалась возвращаться к отцу, и тогда Рейф приковал ее к себе с помощью наручников и силком протащил через все джунгли. Проведя неделю рядом с Рейфом, Консуэло безумно влюбилась в него, забыв о своем возлюбленном партизане.
