Ноги Жоффрея. Как же дергались и дрожали они подо мной. И в глазах его рос страх по мере того, как он осознавал, что смотрит смерти в лицо и очень скоро для него все будет кончено.
Его руки. Как мог Вильям убивать его собственными руками? Неужели он не мог воспользоваться подушкой или просто ударить его кочергой по голове? Как мог он убивать его так, что мы видели его глаза и растущий в них ужас?
Я хотел остановиться — убрать руки, встать, не смотреть. Я хотел отпустить его, но Вильям продолжал кричать мне, чтобы я крепче держал Жоффрея и не забывал, что веревка на шее предателя душит точно так же.
Как же долго все это продолжалось! Вечность. Но наконец-то все было кончено. Ноги Жоффрея перестали дергаться, и взгляд стал безжизненным. Я не хочу так выглядеть. Никогда! Как и чувствовать страх, который пришлось испытать Жоффрею. Он не возник тогда, этот мой безумный страх смерти. Первый раз я ощутил его в себе после встречи в Италии с этой отвратительной старой гадалкой, которая со смехом сказала, что меня ждет ранняя и насильственная смерть.
Но этот страх удвоился, учетверился даже в тот момент, когда умер Жоффрей Бальфур. Не думаем ли мы, все мы, о нашей собственной смерти? Да. Мы, однако, не верим в нее. Не верим, что она действительно наступит когда-нибудь и для нас тоже. Мы просто не можем ее себе представить. Но мы боимся ее. Я тоже боюсь ее сейчас. Но очень скоро, слава Богу, я перестану ее бояться… Однако я забегаю вперед. И в этот момент появились наконец и наши три путаника — как всегда, когда все уже было кончено, и Вильям, разумеется, втянул и их тоже в это дело. Он сказал нам, что Жоффрея нужно было убить, чтобы спасти нашу группу. И вновь упомянул дневник, хотя и не показал нам его тогда. Я увидел дневник лишь через несколько лет, когда Вильям собрал нас всех вместе снова, задумав эту последнюю сделку с американцами.
Мы все, впятером, отвезли Жоффрея назад в Чертси и повесили его безжизненное тело на дереве в саду. Вильям даже не позволил Стинки закрыть Жоффрею глаза…
На следующее утро Виктория нашла там мужа и упала в обморок. Вильям оставил свои планы предательства — сейчас мне кажется, он вообще никогда всерьез и не думал связываться с французами и замыслил все это лишь для того, чтобы погубить Жоффрея и завладеть Викторией, — и каждый из нас пошел своим путем. Но справедливость все же существует на свете. Виктория была потеряна для Вильяма, поскольку она после этого так и не оправилась, хотя, я думаю, он сделал еще одну последнюю попытку посвататься к ней в прошлом году, за пару дней до того, как она умерла. А сейчас он одержим Маргаритой и вновь собрал нас всех вместе ради своих изменнических планов.
Но он не одержит победы и на этот раз. Он не получит Маргариту. Он вообще ничего не получит. Я за этим прослежу. Как только Максвелл совершит свой магический ритуал, я отомщу Вильяму. Уже скоро. Я найду какой-нибудь способ. Я признаюсь в этом грехе заранее, присоединяю его к другим. Жоффрей заслуживает по меньшей мере того, чтобы его Маргарита спаслась от Вильяма. Пусть она получит своего американца. Мне все это безразлично.
Я клянусь, даю самую священную клятву, что это моя полная исповедь, написанная без принуждения, по доброй воле, какой она, как говорит Максвелл, и должна быть. Я покончил со своей прежней жизнью сейчас и готов войти в царство возрождения, в царство вечной жизни. Я…»
— Остальное чушь, не стоящая внимания, — произнес Томас, бросив листы на стол, и взглянул на Дули, который качал головой с выражением одновременно и ужаса и изумления на лице.
— Нельзя допустить, — Марко щелкнул пальцами по листам на столе, — чтобы Маргарита прочла все это. Прочла все эти отвратительные подробности последних минут жизни своего отца. Она не удовлетворится тем, чтобы передать все это властям и позволить им наказать Лейлхема с Хервудом. Я ее знаю. Нет, она возьмет пистолеты и отправится мстить им сама. А потом, так как сердце у нее доброе, она впадет в такое отчаяние, что даже вам, мой новый друг, не удастся вытащить ее из этого состояния.
Томас вновь взял в руки признание Хервуда и начал быстро перечитывать его, пытаясь что-нибудь придумать. Судя по датам, упомянутым Хервудом, Жоффрей Бальфур был убит, когда Маргарите было не более одиннадцати или двенадцати лет. И, по ее словам, она не сразу узнала, что смерть отца считали самоубийством. Неудивительно. Кто скажет ребенку, что ее любимый папочка повесился?
— О, Боже, меня следует высечь кнутом, — прошептал он, вспомнив, как сурово он осудил Жоффрея, а потом раззявил свой большой рот и сказал, что он думает о нем, Маргарите. Вполне понятно, что она тут же врезала ему за это… Да, она несомненно должна была что-то знать из того, о чем написал в своей исповеди Хервуд. Что-то о причастности «Клуба»к смерти ее отца. В противном случае она никогда бы не стала на них охотиться. Как ей удалось узнать об этом? И имело ли это значение? Нет. Никакого. Она знала, и этого было достаточно. Но Марко был прав: всего она не знала. В противном случае эти пятеро были бы уже мертвы. Итак, она не знала всего — и никогда не должна узнать!
— Что ты собираешься делать, малыш? — спросил Дули, возвращаясь к столу после того, как принес им еще вина. — Ты должен показать ей, что ее отец умер как герой. Она этого заслуживает.
Томас сделал большой глоток и наконец принял решение.
— Пэдди, приготовь бумагу, перья и чернила. Надеюсь, Маргарите незнаком почерк Хервуда, а если она его все же знает, то невелика беда. Вряд ли она обратит внимание на почерк, когда будет все это читать. Перепиши признание там, где речь идет об аферах, ну и самый конец. Марко, помоги Пэдди переделать средину, где Хервуд подробно описывает смерть Бальфура, а также то место, где он пишет о ее матери. Напишите, что Бальфур сражался как лев, но Вильям сбил его с ног и ударил по голове чем-то тяжелым, например железной подставкой для дров в камине, мгновенно его убив. А потом они повесили его в саду в Чертси, чтобы никто не заподозрил здесь убийства. У Маргариты хватит сил прочесть это. Она должна знать, что отец никогда бы не покинул ее, не сказав ей «до свидания». Но это все, что она должна знать. Ясно?
Пэдди кивнул, берясь за перо. Шел уже второй час ночи, а им всем было известно, что Маргарита будет ждать Марко у черного входа около десяти. Времени у них было в обрез.
— А чем собираешься заняться ты, Томми, — спросил он, на мгновение оторвавшись от исповеди Хервуда.
— Во-первых, — Томас накинул сюртук и провел ножом по руке, проверяя остроту лезвия, — я собираюсь забраться по водосточной трубе в особняк на Портмэн-сквер и любить этого храброго, мужественного, удивительного ангела до изнеможения, потому что она несомненно этого заслуживает и, к тому же, мне хочется, чтобы она поспала завтра утром подольше.
— А потом? — Дули смотрел на него как-то странно, очевидно прочтя что-то в его глазах. — Ты, я вижу, что-то задумал. И дело не только в том, что ты сунул в рукав этот свой ножичек. Я нутром это чую. Так что ты станешь делать, когда твоя Маргарита наконец заснет с томной улыбкой на прекрасном лице?
