Мне всегда хотелось спросить: «А можно наоборот: Ваську – через двадцать лет?» Но я не смела.
Финансов катастрофически не хватало: счета шли косяками, а Кегельбан был совсем неурожайный на деньги.
– Зря мы сюда приехали! – вздыхал он. – В России у мамы везде блат был: сосиски получали из обкомовского распределителя, главный санитарный врач за руку здоровался… А тут всем деньги подавай! Суки продажные!
Димочка смотрел телевизор, а я на кухне лепила коровьи черепа. Одна дизайн-студия закупала их, так как пластиковые кости стоили дешевле настоящих.
Черепа у меня получались весьма реалистичные – сказывался душевный настрой. Жизнь не очень-то вдохновляла: после американских супермаркетов я не могла скучать по Родине. Тем более что вести из СССР шли совсем неутешительные: прилавки пустые, сахар по талонам, перестройка по телику. Но ведь и здесь, в Америке, я на фиг никому не сдалась с моим гуманитарным образованием и английским на уровне «твоя моя понимай».
Иногда мы с Васькой запирались в кладовке, чтобы тайком от Березючки напиться и забыться.
– Не хочу быть официанткой! – шипела я. – Я звезда! Мне нужна Нобелевская премия и миллионы! Вася, ну что ты свои журналы читаешь?! Там что, пишут, как мне разбогатеть?
Васька протянул мне последний номер «Miss X».
– Там конкурс рассказа объявили. Хочешь поучаствовать?
– Я по-английски писать не умею.
– А ты напиши, как умеешь. Если что – я тебе ошибки исправлю.
Рассказ мой ничего не выиграл, но описание судьбы бедной русской девушки так тронуло редактора, что через месяц я уже разносила кофе не в «Харкове», а в редакции уважаемого журнала.
Муза
[23 ноября 2005 г.]
Сижу с рукописью под окошком. Солнце в небе, солнце в бассейне. На террасе арфа – из тех, что бывают в оркестровых ямах. В дом она не влезла – у меня двери узкие.
Арфу мне подарил Артур, клиент.
На презентацию его новой книжки я пришла в чудной соломенной шляпе а-ля Скарлетт О’Хара: хотела произвести впечатление. В общем-то, у меня получилось. Девки-промоутеры стаями убегали в туалет, изо всех сил стараясь не ржать, приглашенные лица отводили глаза.
– Ну что они врут, что ты похожа на шампиньон? – возмутился Артур. – Ты у меня ангел. Да, точно! А эта шляпа – твой нимб. Тебе только арфы не хватает.
Вечером того же дня грузчики привезли мне арфу.
У Артура скоро день рождения. Думаю, отомстить. Подарю ему мешок асфальта и бригаду дорожных рабочих: пусть сделают взлетно-посадочную полосу для Музы. А то, судя по его последним творениям, она не слишком часто к нему прилетает.
Исповедь
[24 ноября 2005 г.]
В жилах моей домработницы Барбары течет гордая кровь испанских конкистадоров и покоренных ими индейцев. Кто-то там кого-то изнасиловал – и вот результат. Исконно мексиканского в Барбаре, конечно, больше: она неприхотлива, как кактус, и неутомима, как зверек-броненосец. Но иногда конкистадорские гены все же дают о себе знать.
– С утра ваш антихрист звонил. (Бух! бух! – гневно кастрюлями.) Небось опять хочет вас облапошить.
«Антихрист» – это Арни. Барбара считает, что психологию изобрели в аду вместе с порнографией, алкоголем и президентом Бушем.
– И за что деньги берет? (Створкой холодильника – бам-с!) Сидит, слушает ваши секретики… Эдак и я могу.
Я прикуривую новую сигараету.
– Арни, по крайней мере, смеется моим шуткам. А у тебя, Барбара, нет чувства юмора.
– Зато у меня совесть есть. (Плита пылает костром инквизиции.) Я бы не стала брать деньги только за то, чтобы валяться перед людьми в кресле.
Барбара показывает, как именно валяется Арни, – в позе «роды в полевых условиях».
Я вздыхаю.
– У меня кризис среднего возраста. Мне нужно, чтоб кто-нибудь говорил мне, что я не говно.
Глаза Барбары загораются.
– Сходите на исповедь к отцу Августо!
– Э-э-э…
– И даже не отнекивайтесь! Покаетесь в грехах, и весь ваш кризис как рукой снимет. Я в прошлый раз таким говном себя чувствовала! А потом исповедалась и как заново родилась!
Я не верю Барбаре. Эта девушка – святая. Она не курит, не пьет и ни с кем не спит – даже со своим женихои Хуаном.
– И что же ты натворила?
Барбара стремительно краснеет.
– Я… Я купила презерватив.
Я в ужасе прикрываю глаза. Ну да… Католики и контрацепция несовместимы.
Через пятое на десятое мне удается выяснить, в чем дело.
Вместе с племянницей Алехандрой они гуляли по молу и зашли в туалет. Там был установлен автомат по продаже презервативов, и Алехандра подговорила Барбару купить резинку. Не для того, чтобы использовать – свят-свят-свят! – а чтобы просто посмотреть. Алехандра, зрелая четырнадцатилетняя нахалка, разорвала упаковку, раскатала презерватив и начала растягивать его, испытывая на прочность. А он возьми и улети на люстру.
Оставить все как есть девицы не посмели: Господь все равно уже все видел. Визжа и крестясь, Алехандра залезла на плечи Барбаре и попыталась дотянуться до люстры, но презерватива так и не достала.
– Стой здесь! – велела она тетке и выбежала наружу.
Через минуту Алехандра вернулась с удочкой.
– Во, в спортивном отделе отыскала!
Она вновь взгромоздилась на плечи Барбаре и, выставив удочку как копье, подцепила резинку. В этот момент в туалет зашла пожилая леди.
– Рыбачите, девушки?
– Это был такой позор! – всхлипывает Барбара. – Я чуть сквозь землю от стыда не провалилась. Но отец Августо сказал, что Иисус меня любит, несмотря на презервативы.
Я отказываюсь исповедываться. Иисус, может, меня и любит, но отец Августо вряд ли разделит с ним это чувство.
Я – средоточие порока, и этого не замечают только мама и Барбара. Имя Господа поминаю, матом ругаюсь, аборт делала, разводилась, порнуху смотрела, «Код да Винчи» читала… А еще возжелала осла ближнего своего – Кевина (ладно хоть, пока мама здесь, я к нему не таскаюсь).
К тому же для исповеди необходимо покаяние. Но у меня получается искренне раскаиваться только в одном грехе: в обжорстве – да и то после взвешивания.
Эх, где бы найти Бога, который полюбит меня такой, какая есть? И при этом не попросит денег за визит?
Хроники Нью-Йорка (мемуары)
[1990 г.]
Выгнав Кегельбана, я остро возненавидела нашу квартиру. Жить в ней было все равно что носить одежду покойника. Но мои молитвы, как всегда, были поняты превратно: однажды я вернулась с работы и… не нашла собственного дома.
