– Слышать ничего не желаю! Будете ночевать здесь! – кричала бабушка и демонстративно вынимала из уха слуховой аппарат.
Потом мы с Лукой курили на балконе. Он опять так интенсивно махал руками, что скинул вниз пепельницу.
– Знаешь, что я подумал, когда только-только тебя увидел? – шептал он заговорщически. – Что если ты не говоришь по-английски, то мне придеться учить русский язык.
– А я подумала, что смешно, когда у американца стрижка «под горшок».
– То есть?
– Раньше на Руси так стригли: одевали на голову горшок и обрезали все, что торчало.
Лука посмотрелся в балконную дверь.
– На фига я хожу к стилисту?
– В следующий раз попроси меня – я тебя постригу.
– Обещаешь? Честно обещаешь, что приедешь ко мне в Лос-Анджелес и пострижешь меня по-древнерусски?
– Э-э-э… Обещаю.
До Лос-Анджелеса мы не дотерпели. Я так и не навестила никого из приятелей, а он пропустил и штурм «Останкино», и пожар в Белом доме.
Только потом из нью-йоркских газет мы узнали, что же произошло в Москве 3–4 октября 1993 года: президент Ельцин в обход Конституции распустил Верховный Совет – в ответ депутаты отстранили его от должности. Собравшись толпой, сторонники парламента попытались захватить телецентр. По ним открыли огонь: на улице осталось лежать больше сотни трупов.
На следующий день начался штурм Белого дома, где засели мятежные депутаты: по ним стреляли из танков. Обороняться не имело смысла.
Через два месяца, в декабре 1993 года, была принята Конституция, которая делала президента почти единоличным правителем страны.
Отцы и дети (мемуары)
[1994 г.]
Пока я отсутствовала, в редакции «Miss X» назрела весьма неприятная ситуация. Стоило мне войти в редакцию, как Мэри отозвала меня в сторону.
– Когда тебя нет в офисе, начальство ТАКОЕ о тебе говорит!
Я отшутилась:
– Да пусть они хоть бьют меня, когда я не в офисе.
Но на самом деле мне было не до шуток. Два месяца назад я брала интервью у Ричарда Г. и нечаянно сболтнула ему, что статья выйдет в 15 странах. Как потом оказалось, он не давал на это разрешения. На журнал подали в суд, и, хоть дело было замято, меня назначили крайней. Я не могла знать, что руководство мухлюет с правами на перевод, никто мне не говорил, что это секретная информация – но это уже не имело значения. Несмотря на протесты главреда, я была уволена.
Лука утешал меня по телефону и звал к себе в Калифорнию.
– Что тебя держит в Нью-Йорке?
Я пообещала приехать, как только дочитаю все книги, взятые в Публичной библиотеке.
Самолет подлетал к Лос-Анджелесу ночью. Море огней – от горизонта до горизонта.
«Парадное платье примадонны, – подумала я. – Черный бархат с люрексом».
Днем Лос-Анджелес поразил меня ударной жарой и бесчисленными пальмами. Никто не знал, как они называются, и я начала придумывать им свои имена: «шишка» – со стволом в чешуе, «слоновьи ноги», «дамский веер». Но больше всего мне нравились «пуделиные хвосты» – голые палки высотой с пятиэтажный дом, а на конце – веселые кисточки.
Лука все еще жил с родителями – вернее, жил-то он в командировках, а у родителей находились его тапочки и налоговые декларации.
Дом был большой, построенный еще до войны. Стены выкрашены в цвет какао, на террасе – склад стройматериалов. Как мне сказал Лука, они там лежали уже двадцать лет, потому что родители все время забывали позвонить в мусороуборочную службу.
Внутри все тоже напоминало не столько жилье, сколько гараж. Папа Джо – маленький, задорный – любил, чтобы все находилось под рукой. В ящике на кухне лежали вилки, отвертки и пульты от старых телевизоров. В цветочных горшках – вешалки и фонарики. Самих цветов не было.
Мама Териса встретила меня очень радушно. Ей давно хотелось внуков, а непутевый сынок все никак не мог жениться.
– Понимаете, Мардж, – шептала она мне за столом, – он для всех знакомых – как старший брат. Каждому поможет, отдаст последнюю рубаху… Девчонки до сих пор бегают к нему жаловаться на бойфрендов. Но до вас он никого не любил.
– Мам, мне некогда было, – гудел Лука. – У меня же работа!
Териса махала на него руками.
– Работа – это когда ты в семь уже дома. А когда ты на месяцы исчезаешь – это каторга.
Официально главой семьи считался папа Джо: Лука с Терисой внимательно слушали его распоряжения, кивали и все делали по-своему. Когда-то Джо был лучшим игроком колледжа по бейсболу, но из-за травмы его спортивная карьера не сложилась. Он открыл ресторан, прогорел, потом бильярдную – с тем же результатом. Последней его страстью стали авторские куклы – он торговал ими на выставках, составлял каталоги и с грехом пополам делал 500 долларов в месяц. Териса же 20 лет подряд работала в бухгалтерии. По сути, семья жила на ее деньги, и это не давало Джо покоя. Постепенно доказывание «кто в доме хозяин» превратилось в смысл его жизни.
Пока Лука подыскивал нам квартиру, мы жили у родителей. Поначалу Джо считал меня за гостью и вел себя прилично. Но однажды у него опять не заладилось дело с продажами. Нагруженный куклами, он открыл входную дверь, задел за косяк и помял коробку.
– Я тебе сколько раз говорил, что не надо было эту дверь менять! – завопил он на Терису. – Видишь, что ты наделала? Ты хоть знаешь, сколько эта коробка стоит?
Коробка стоила 3 доллара 25 центов. Джо орал три часа. Ему не важны были ни причины, ни следствия. Когда он кричал, он чувствовал себя Кинг-Конгом – страшным и непобедимым.
– Будешь есть? – спокойно спросила Териса.
– Муж пришел с работы – целый день не жрамши – а она еще и спрашивает! У тебя совесть есть? Все! Разведусь! С такой дурой жить – лучше удавиться!
Есть не стал и ушел в «Макдоналдс».
– Ты же прекрасно знаешь, что мне жирного нельзя, – сказал Джо на прощание. – Нет, тебе обязательно нужно довести мужа до могилы!
Я вышла в кухню, чтобы утешать Терису, но она и не думала расстраиваться. Собрала разбросанные коробки, помыла посуду…
– Да не обращай внимания! – улыбнулась она, заметив мой ошалелый взгляд. – Джо всю жизнь такой.
– Мама привыкла, – подтвердил Лука, когда мы улеглись спать. – Отца все равно не переделаешь.
– Кой черт она живет с ним?
– Он любит ее. Папа только орет, что разведется. На самом деле он шагу без нее ступить не может.
Меня всю трясло.
– Он ведет себя, как будто ему шесть лет! Взрослый мужик, скоро на пенсию, а чуть что не по его – сразу в крик.
– Ну вот видишь – как она его бросит?
