Работая на стройке школы, я порвала кроссовку и хотела ее выкинуть. На меня ТАК смотрели! «Отдайте ее нам, мы все починим, заклеим – все будет как в лучших домах Африки!» И как же мне было стыдно за двадцать пар обуви, валяющихся в моем шкафу!
У этих детей было два пути: либо всю жизнь ковыряться в земле, выращивая бобы, либо помереть в юном возрасте. Детская смертность тут высока: почти все они беспрерывно кашляли, сопливились и чесались. Каждый восьмой не доживает до 20 лет. Смотришь на этот пестрый табунчик: раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь – покойничек, раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь – еще один.
Единицы смогут уехать отсюда. Поммерну хорошо – здесь есть школа (60 учеников в классе, общежитие, кормежка каждый день). Правда, учиться – это удел избранных. Школа стоит 300 долларов в год – запредельная сумма.
Вечерами, когда отключали электричество (генератор работал строго с 7 до 10), мы все рассуждали: а может, они вовсе не несчастны здесь? Может, им наша жалость не только не нужна, но и непонятна? В некоторых случаях они явно смотрели на нас с превосходством: во время мессы наша группа должна была исполнить церковный гимн. С грехом пополам мы сбацали Amazing Grace
[8]
– потом самим было смешно. А эти ребята поют так, что сидишь и тихо таешь от восторга. Причем поют все: от мала до велика.
Они умеют выживать в таких условиях, в которых мы загнулись бы через неделю. У них нет никаких радостей в нашем понимании, но они гораздо чаще смеются. У них нет не то что Интернета, у них допотопный приемник считается верхом роскоши.
Ванесса рассказывала, как дочь отреагировала на ее решение поехать в Африку.
– И какую пользу вы собираетесь приносить?
– Мы будем строить школу.
– Дурдом какой-то! У вас у всех есть образование, опыт, связи…
– Этим людям нужна школа, а не мой опыт. У них нет ни времени, ни денег, чтобы ее построить. А у меня есть и то и другое.
Разумеется, я ехала в Танзанию с несколько эгоистичными целями: мне хотелось доказать всему миру, что я ужасно хорошая. Доказала?
Через три недели мы подсчитывали, что нам удалось сделать: построен новый школьный корпус, в столовой покрашены стены, проведены несколько уроков английского, кое-кому (далеко не всем) оказана медицинская помощь. Изменит это жизнь в Поммерне к лучшему?
Столетия нищеты и неграмотности – это такая яма, что засыпать ее невозможно. Все, что ты дашь, – проестся. Все, чему ты научишь, – забудется за ненадобностью. При этом, делая благородные жесты, мы порой только ухудшаем ситуацию. Мы учим, что спасение утопающих – дело рук больших бледнолицых братьев, а утопающему надо медленно и красиво идти ко дну, и тогда помощь всенепременно придет.
В свой последний день в Поммерне я разговорилась с Гэйл.
– Все не так, как ты представляла?
Я кивнула. Я не чувствовала себя хорошим человеком. Я чувствовала себя комиссией, приехавшей на место катастрофы: поохала, поахала и укатила восвояси.
– Знаешь, что мы тут делаем? – улыбнулась Гэйл. – Мы показываем этим людям, что бывает по-другому. Мы не даем им образец, мы не навязываем стереотипы, мы просто даем информацию: бывает так, бывает эдак. А их право – выбирать.
В фильмах про Африку главные герои всегда осознают, что цивилизация – это ужасно, и остаются жить в гармонии с природой.
Чушь собачья! После трех недель без душа хочется МЫТЬСЯ! Хочется зависнуть на сутки в Интернете, проверить почту и узнать, что происходит в мире. Поспать на чистой простыне, слопать огромный стейк и наконец-то по-нормальному причесаться.
Я была счастлива вернуться в Лос-Анджелес. Тем более что на автоответчике меня ждало семь сообщений от Макса.
Что до спасения человечества… Все-таки кое-что полезное я сделала. В Поммерне живет девочка-альбинос: негритянское лицо и абсолютно белая кожа. У нее были жуткие солнечные ожоги, и люди шарахались от нее, как от прокаженной. Я купила ей ящик солнцезащитного крема. И теперь каждые полгода посылаю чек на имя Гэйл, чтобы она покупала ей новую партию.
Ночной позор
[7 января 2006 г.]
Я так и знала, что это была дурная идея – ехать в ночной клуб. Но мне так хотелось надеть мое новое суперменское белье! Синий лифчик с буквой S и красные трусы с плащиком я купила специально для Зэка, но продемонстрировать их все никак не удавалось: секс у нас всегда происходит внезапно.
Неприятности начались на третьем светофоре: Зэк уставился на девку в соседней машине.
Я рассказала ему анекдот, подергала за рукав и даже переключила радио на классику. По фиг! Зэк пялился на девицу, как на НЛО, – с отвисшей челюстью и остановившимся взглядом.
Всю дорогу он врал, что его заинтересовала реклама на той стороне улицы. Ага… На той стороне у нас химчистка и зубоврачебный кабинет.
В ночном клубе мне не понравилось: грохот, спиртом воняет, как в вытрезвителе… Зэк посадил меня на диванчик и ушел с кем-то здороваться. Его тут же облепили малолетки. Одна – с волосами как китайская вермишель – даже целоваться полезла. А я сидела в своих суперменских трусах под юбкой дура дурой.
Зэк звал меня танцевать, подносил зажигалку… Я сбежала от него в туалет. Видеть никого не хотелось.
– Интересно, зачем Зэк мамашу свою притащил? – послышался голос из кабинки.
– Она у него из какого-то новозеландского Зажопинска, – отозвались рядом. – Вот Зэк и показывает ей Америку.
Когда я – в настроении «пипец котенку» – вылетела из туалета, навстречу мне вырулил Джош.
– Теть, а чего ты тут делаешь?! – заорал он. – Мне мама говорит, что тебя теперь на молоденьких тянет. А где этот твой… Хрен Марджовый?
Получив сумочкой по роже, он обиделся.
– Ну что ты сразу дерешься? Не нравится хрен, пусть будет морковь. Любовь-морковь.
Я вела себя хорошо. Я взяла себя в руки и сказала Зэку, что у меня болит голова. Он отдал мне ключи от машины.
– Ты не беспокойся, меня кто-нибудь из ребят подкинет.
Ага, не беспокойся! В последнее время я только и делаю, что беспокоюсь.
Зэк – хороший мальчик. С ним весело, он умненький, у него чудесный мальчишеский затылок и шея, еще не заросшая самцовым жиром. Он как щенок, которого хочется прижать к груди.
Но у нас нет будущего. Мне будет шестьдесят, а ему только сорок; я буду принимать таблетки от маразма, а он – виагру. И виагра наверняка будет не для меня. Заранее не могу этого простить.
На сто первом фривее за мной увязался дорожный патруль. Я видела его в зеркало заднего вида: мотоцикл с мигалкой, шлем, гусарские сапоги. Только штрафа мне и не хватало для полного счастья.
Я свернула на обочину. Патрульный подошел ко мне.
