– Ты абсолютно счастлива, Мардж.
Я растерянно хлопаю глазами.
– Знаешь, как называются неприятности, о которых весело вспоминать? Приключения. Тебе они нужны – ты их получаешь.
– Я счастлива?! У меня за два года ни одного романа не написано! Из старых – ни один не стал бестселлером. Зато стихов целая куча – и все трагичные… А с Зэком мне что делать?
– Я тебе уже говорил: представь себя через десять лет. Он там, рядом с тобой? Если да – живите долго и счастливо. Если нет – не морочь мне голову.
– Я не знаю, как я ему об этом скажу!
– А ты знаешь, как ты ему об этом не скажешь?
На фоне лампы волосы Арни горят, как нимб. Он очень мудрый дядька.
Арни дал мне домашнее задание: прийти домой, взять ножницы и изрезать на себе платье. Это будет символом отречения от прошлого и готовности к новой жизни.
Я стою перед шкафом и выбираю, над чем надругаться.
– Неужели резать будете? – изумляется Барбара.
– Надо. Иначе получится, что я зря заплатила за сеанс.
– Тогда заодно и ошейник Ронского порежьте. Пусть заречется мусорное ведро переворачивать.
Одиссея
[13 октября 2006 г.]
Я раньше никогда не была в гостях у Пола, а тут к нему мама из Англии приехала, и он позвал меня играть роль герлфренд.
– Мама старенькая, ей волноваться вредно. Так что сделай вид, что у нас любовь.
– А ты тогда будешь играть бойфренда перед моей маман.
Пол ехидно осклабился:
– Конечно! Нельзя же ей твоего Зэка показывать!
Квартира у Пола оказалась потрясающей: на пятнадцатом этаже, с видом на океан и с окнами во всю стену. И ни одной старой или некрасивой вещи!
Мама Пола весьма органически вписалась в это модерновое роскошество.
У нее болели ноги, и она не поднялась мне навстречу, а только протянула мягкую руку в перстнях.
– Маруся Вардлоу, – представилась она.
– Маруся? Вы полька?
– Нет, русская. Только я в России никогда не была.
Я обалдело посмотрела на Пола. Он стоял, прислонившись к косяку, весьма довольный произведенным эффектом.
Маруся говорила по-русски практически без акцента. Только иногда в ее речи проскальзывали словечки, давным-давно вышедшие из обихода. «Пойти в магазин» у нее – «Пойти в лавку»; вместо гриппа – инфлюэнция, вместо «будь добра» – «сделай милость». Ко мне она тоже обращалась смешно и трогательно: «голубчик».
– А дети мои языка не знают, – вздохнула Маруся. – Ни Пол, ни Эрни. Когда они были маленькие, я их учила, но потом все забылось. Ах, голубчик, какое это удовольствие – по-русски говорить! Я с вами как в детство окунулась.
Палестина. Жаркая земля, святая для половины мира. Когда-то на средства дома Романовых здесь содержалось Императорское православное палестинское общество. Больницы, дома престарелых, гостиницы для паломников – заведовали этим обширным хозяйством глава русской миссии Иван Орехов и его жена Наталья (дед и бабка Маруси). После разгрома белогвардейцев в Иерусалим хлынули толпы обездоленных эмигрантов. Ореховы помогали им, чем могли, а когда деньги Палестинского общества закончились, Наталья достала из-под пола старинный, отделанный мозаикой ларец. В нем лежали фамильные драгоценности румынских королей, доставшиеся ей в приданое. Бриллиантовые диадемы, золотые перстни, нитки жемчуга – все было отдано в фонд помощи соотечественникам. Когда Иван умер, у Ореховых не было денег на гроб.
Дети их так и не смогли получить высшего образования – не на что было. Старший, Коля, выучился на сантехника, и младшая, Верочка, вышла замуж за его напарника Пашку – бывшего гусара лейб-гвардейского полка. От былого величия в доме осталась лишь нянька Анюта, жившая у Ореховых не за жалование, а по велению Ксении Блаженной.
– У нее на переднике было три кармана, – улыбаясь, рассказывала Маруся. – В одном семечки, в другом чеснок, а в третьем мусор. Где найдет какую соринку, так в третьий карман и складывает. Как сейчас помню: стоит Анюта у ворот, смотрит, кто проходит. Мы, дети, к ней подбегали и просили семечек, но она давала только по три штуки, а чеснока – целую горсть.
Жили бедно. А тут еще война. С утра Верочка отводила Марусю в школу, днем стояла в очередях за продуктами, ночью вместе со всей семьей пряталась в бомбоубежище. После войны стало полегче с деньгами: у Пашки было столько работы с починкой канализации, что он не успевал поворачиваться. Но детей на улицу выпускать боялись: то там, то здесь гремели взрывы.
Еврейские экстремисты постоянно терроризировали британскую армию, занимавшую Палестину: им было обещано свое государство, а Лондон все тянул с разделом территорий. Арабы тоже не могли дождаться ухода англичан. На базарах говорили: «Войска уйдут – всех евреев перережем. Красное море взаправду красным будет».
14 мая 1948 года на карте мира появилась новая страна – Израиль. В Иерусалиме начались уличные бои. Политики что-то решали; еда была по талонам.
Маруся шла в школу, когда ее окликнул по-английски какой-то парень. Она удивилась: все англичане выехали еще в прошлом году.
– Не ходи туда! – крикнул он. – Там стреляют.
Эд, так звали парня, вызвался проводить Марусю. Он сказал, что служит в соседней Иордании, где армия находилась под командованием британского генерала Глабба. А в Иерусалим приехал в отпуск.
– Выйдешь за меня замуж? – спросил он, подведя Марусю к школе.
Она только фыркнула:
– Дурак!
Ей было семнадцать. До конца учебы оставался еще год. Эд чуть ли не каждую неделю подъезжал на своей мотоциклетке под глухой забор Марусиного дома. Она бежала к нему через запущенный сад. Влезала на отцовский верстак, перегибалась на животе на ту сторону. Эд смотрел на нее снизу вверх восторженными глазами.
– Привет!
О том, чтобы приводить парня домой, даже речи не могло быть. Папа-гусар был крут нравом и при одной мысли о «женихах» приходил в ярость. Слишком много вокруг было оголодавшей солдатни, слишком страшно было за единственную дочь.
Эд подластился к нему с другой стороны. Он подкинул ему денежную работу по обустройству военного лагеря в Иордании. Взяв в долю Кольку-шурина, папа уехал на заработки.
Теперь раз в неделю Эд мог официально появляться в доме: папа высылал с ним деньги и продукты, купленные в военторге. Верочка не могла нарадоваться на парня: такой добрый, такой заботливый!
Через несколько месяцев случилось непоправимое: у папы отказало сердце. После похорон Колька подошел к Верочке и сунул ей несколько смятых бумажек:
– Это доля твоего мужа.
Она пересчитала деньги.
– Но это же копейки! Вы договаривались делить все пополам!
