Все осложнялось тем, что за все время нашего долголетнего знакомства я лишь второй раз не мог быть при ней по первому же требованию. Дело в том, что в июле я встретил Грейс Коул, и мы с ней проводили все дни и ночи, иногда полностью выходные, и вообще любую свободную минуту. Иногда я был задействован в качестве сиделки дочурки Грейс по имени Мэй, поэтому был вне пределов досягаемости для моей напарницы, за исключением случаев острой необходимости. Никто из нас не ожидал такого поворота дела, и однажды Энджи сказала:
— Легче увидеть темнокожего в фильме Вуди Аллена, чем поверить, что у Патрика с кем-то серьезные отношения.
Она поймала мой взгляд, открыла глаза и посмотрела на меня с легкой улыбкой, играющей на губах.
— Опять беспокоишься обо мне, Кензи?
Моя напарница все же психопатка.
— Просто оцениваю, Дженнаро. Наглый сексизм, не больше.
— Знаю я тебя, Патрик. — Покинув окно, она вернулась на свое место. — Ты все еще играешь в старшего брата.
— И?
— И, — сказала она, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке, — пора бы тебе прекратить.
Я убрал прядь волос с ее глаза как раз в тот момент, когда зажегся зеленый огонек светофора.
— Нет, — сказал я.
Мы оставались в ее доме ровно столько, сколько ей требовалось, чтобы переодеться в короткие, обрезанные джинсовые шорты, а мне — достать из холодильника пару бутылок «Роллинг Рок». Затем мы уселись на заднем крыльце, прислушиваясь к хрусту и треску накрахмаленного соседского белья на ветру и наслаждаясь хорошим деньком.
Энджи облокотилась на локти, вытянув перед собой ноги.
— Итак, на нас неожиданно свалилось дело.
— Да, — сказал я, глазея на ее гладкие загорелые ноги, пока мой взгляд не дошел до джинсовых шорт. В нашем мире, конечно, не так уж много хорошего, но только сумасшедший не согласился бы, что джинсовые шорты — отличное изобретение.
— Есть идея, как подступиться к нему? — спросила Энджи, и затем: — Прекрати разглядывать мои ноги, ты, извращенец. Ты уже практически женат. На данный момент.
Я пожал плечами, отпрянул назад, взглянул на яркое мраморное небо.
— Не уверен. Знаешь, что меня раздражает?
— Помимо музыки в приемных, рекламы и нью-джерсийского акцента?
— Я о нашем деле.
— Выкладывай.
— Почему имя «Мойра Кензи»? То есть, если имя фальшивое, что вполне возможно, то почему именно моя фамилия?
— Существует такое понятие, как совпадение. Возможно, ты слышал. Это когда…
— Так. Еще кое-что.
— Да?
— Кевин Херлихи, кажется, приударял за тобой?
— Ну, нет. В конце концов, мы знаем его уже столько лет!
— И все-таки…
— Как знать? — сказала она. — Мне приходилось встречать много странных, неприятных мужчин в обществе красивых женщин и наоборот.
— Кевин не просто странный. Он садист.
— То же можно сказать о профессиональных боксерах. Но мы всегда видим их с женщинами.
Я пожал плечами.
— Предположим. Но как быть с Кевином?
— И Джеком Раузом, — сказала Энджи.
— Опасные ребята, — сказал я.
— Очень, — согласилась она.
— А кто общается с ними на бытовом уровне?
— Разумеется, не мы, — сказала она.
— Верно, — ответил я, — у нас хватает ума.
— И мы гордимся этим, — сказала она. — Остается только… — Она повернула голову и, бросив украдкой взгляд на солнце, посмотрела на меня. — Хочешь сказать… — проговорила она.
— Да.
— О, Патрик…
— Надо проведать Буббу, — сказал я.
— Думаешь?
Я вздохнул, так как на душе у меня было не очень весело.
— Думаю.
— Черт, — пробормотала Энджи.
Глава 3
— Влево, — сказал Бубба. — Теперь дюймов восемь вправо. Хорошо. Почти пришли.
Он пятился задом, идя немного впереди нас. Руки его находились на уровне груди, а пальцы двигались так, будто он сдавал назад на грузовике.
— О'кей, — сказал он. — Левой ногой примерно девять дюймов влево. Вот и пришли.
Бубба жил в старом складском помещении, и визит к нему всегда напоминал игру в догонялки на краю утеса. Дело в том, что первые сорок футов второго этажа он опутал проволокой в сочетании со взрывчаткой, которой хватило бы, чтобы опустошить все восточное побережье. Поэтому, если мы хотели дожить до конца своих дней и дышать без посторонней помощи, надо было в точности, до малейшей детали, следовать его инструкциям. Мы с Энджи уже не раз проходили сквозь эту ловушку, но не доверяли своей памяти настолько, чтобы пересечь эти сорок футов без помощи Буббы. Считайте нас мнительными.
— Патрик, — сказал он, мрачно взирая на мою правую ступню, которую я оторвал от земли на четверть дюйма, — я сказал, шесть дюймов вправо. Не пять.
Я сделал глубокий вдох и сдвинул свою ногу еще на дюйм.
Он улыбнулся и кивнул.
Я опустил ногу на пол. Взрыва не последовало. Я обрадовался.
Позади меня Энджи сказала:
— Бубба, почему ты не сделаешь себе охранную систему?
Бубба ухмыльнулся.
— Это и есть моя охранная система.
— Это минное поле, Бубба.
— Точнее, томатное, — сказал он. — Четыре дюйма влево, Патрик.
Позади послышался громкий вздох Энджи.
— Ты уже выбрался, Патрик, — сказал Бубба, когда я ступил на клочок пола в десяти шагах от него. Он покосился на Энджи.
— Ну и трусишка ты, Энджи!
В этот момент она стояла с поднятой ногой, согнутой в колене, очень напоминая аиста. Самого настоящего, без всякой иронии. Она сказала:
— Когда я доберусь, то застрелю тебя, Бубба Роговски.
— О, — воскликнул он. — Она назвала меня полным именем. Совсем как делала моя мама.
— Ты никогда не знал свою мать, — напомнил ему я.
— Духовная связь, Патрик, — сказал он и дотронулся до своего выпуклого лба. — Духовная.
Все-таки я не зря иногда беспокоюсь о нем. Даже невзирая на мины-ловушки.
Энджи ступила на тот самый островок пола, который я только что освободил.
— Прошла, — сказал Бубба и получил от нее удар кулакам по плечу.
— Итак, нам не о чем больше беспокоиться? — спросил я. — Типа падающих с потолка стрел или лезвий в креслах?
