Он встретился с ней глазами, его зрачки вспыхнули, но он отвел взгляд вправо.
— Тим, — сказал он. — Зовите меня просто Тим, мисс.
— Тогда вы меня — Энджи. А это Патрик.
Тим кивнул, и, когда взглянул на меня, в его глазах появилось выражение легкой вины.
— Ну, — сказал он.
— Ну, — повторила Энджи.
— Ну, я буду в машине. Если решу подойти к дому, сначала позвоню. Сержант Амронклин дал мне ваш номер.
— А если будет занято? — спросил я.
Он предусмотрел и это.
— Три вспышки моего фонаря вот в это окно. — Он указал на гостиную. — Я знаком с планом дома, свет будет видно в любой комнате, за исключением кухни и ванной. Верно?
— Да.
— И наконец, если вы будете спать или не увидите, я позвоню в звонок. Два коротких звонка. Ясно?
— Кристально, — сказал я.
— Все под контролем, — пожелал нам Тим.
Энджи кивнула.
— Спасибо, Тим.
Он ответил кивком, но не глядя ей в глаза. Он пошел обратно, пересек улицу и, дойдя до машины, забрался внутрь.
Я скривился и пропел:
— «Тим!»
— Заткнись ты.
* * *
— Они все забудут, — сказала Энджи.
Мы сидели в столовой, беседуя о Грейс и Мэй. Отсюда мне была видна красная пульсирующая точка сигнализации на входной двери. Вместо успокоения она подчеркивала нашу уязвимость.
— Нет, не забудут.
— Если они любят тебя, то поймут, что ты потерял самообладание под влиянием стресса. Грубо, конечно, но не более того.
Я покачал головой.
— Грейс права. Я привел ужас в ее дом. И сам в него обратился. Я испугал ее ребенка, Энджи.
— Дети отходчивы, — сказала она.
— Если бы ты была Грейс, и я разыграл бы перед тобой такой спектакль, а твоего ребенка на месяц погрузил в ночные кошмары, что бы ты сделала?
— Я не Грейс.
— А если бы была ею?
Она покачала головой, глядя на бокал с пивом в руке.
— Скажи, — сказал я.
— Возможно, я бы вычеркнула тебя из своей жизни, — сказала она, глядя в бокал. — Навсегда.
* * *
Мы перешли в спальню, уселись в кресла по обе стороны кровати, чувствуя глубокую усталость и вместе с тем возбуждение — слишком сильное, чтобы уснуть.
Дождь прекратился, свет в спальне был погашен, и лед за окном отсвечивал серебром, придавая комнате жемчужный оттенок.
— Кончится тем, что оно нас проглотит, — сказала Энджи. — Насилие.
— Мне всегда казалось, мы сильнее.
— Ошибаешься. Спустя время оно заражает.
— Ты имеешь в виду себя или меня?
— Нас обоих. Помнишь, несколько лет назад я застрелила Бобби Ройса?
Я помнил.
— Ты спасла мне жизнь.
— Забрав его жизнь. — Она глубоко затянулась сигаретой. — Все эти годы я говорила себе, что ничего не чувствовала, когда нажимала курок, не могла чувствовать…
— А что ты чувствовала? — спросил я.
Сидя в кресле и положив стопы на край кровати, она подалась вперед и крепко сжала ладонями колени.
— Я чувствовала себя богом, — сказала она. — Мне было хорошо, Патрик.
Позднее она лежала в постели с пепельницей на животе, глядя в потолок. Я же оставался в своем кресле.
— Это мое последнее дело, — сказала она. — По крайней мере, надолго.
— Ладно.
Она повернула голову на подушке.
— Не возражаешь?
— Нет.
Она выпустила кольца дыма в потолок.
— Я так устала от страха, Патрик. От страха, который превращается в ярость. Меня истощила ненависть, накопившаяся за эти годы.
— Знаю, — сказал я.
— Я устала иметь дело с психопатами, домашними тиранами, мерзавцами, лжецами, причем не день и не два подряд, а постоянно. Мне начинает казаться, что, кроме них, в мире никого больше нет.
Я кивнул. Я тоже устал от всего этого.
— Ведь мы еще молоды. — Она посмотрела на меня. — Ты помнишь об этом?
— Да.
— Мы еще достаточно молоды, чтобы изменить что-то, если захотим. И достаточно молоды, чтобы вновь стать чистыми.
Я подался вперед.
— Давно у тебя эти мысли?
— С тех пор как мы застрелили Мариона Сосия. А может, с тех пор, как я убила Бобби Ройса, не знаю. Но давно. Я уже так долго чувствую себя грязной, Патрик. И не могу привыкнуть.
Мой голос прозвучал шепотом.
— Так мы можем, несмотря на все, снова стать чистыми, Энджи? Или уже слишком поздно?
Она пожала плечами.
— Стоит попробовать. Как думаешь?
— Конечно. — Я нагнулся и взял ее руку. — Раз ты так думаешь, значит, стоит.
Она улыбнулась.
— Ты мой самый лучший друг на свете.
— Взаимно.
* * *
Я вскочил и сел наготове в постели Энджи.
— Что? — спросил я, но никого не было.
В квартире было тихо. Уголком глаза я заметил какое-то движение. Оглянулся и посмотрел на дальнее окно. Я смотрел на замерзшие стекла, и темные силуэты листьев то плотно прижимались к стеклу, то отрывались и возвращались в темноту, а тополь все качался на ветру.
Я обратил внимание, что красные цифры на будильнике Энджи не горят.
Я нашел свои часы на комоде и нагнулся к окну, чтобы поймать отблеск света: 1 час 45 минут.
Повернувшись, я поднял жалюзи на окне и посмотрел на окружающие дома. Ни одна лампа не горела, даже фонари у входа. Вся округа выглядела как горная деревушка, покрытая льдом, лишенная электричества.
Когда зазвонил телефон, звук был оглушающим.
Я схватил трубку.
— Алло.
— Мистер Кензи?
— Да.
— Тим Данн.
— Свет вырубился.
— Да, — сказал он. — По всему городу. Корка льда стала слишком тяжелой и пригнула электропровода к земле, что вывело из строя трансформаторы по всему штату. Я уже сообщил в компанию «Бостон Эдисон» о нашей ситуации, но для восстановления понадобится какое-то время.
— Ясно. Благодарю, офицер Данн.
— Не стоит.
— Сержант.
— Да?
— Которая из сестер Девина ваша мать?
