— Как вы догадались?
— Забыли? Я ведь сыщик.
Он хихикнул.
— Тереза.
— А, — сказал я. — Одна из старших. Девин всегда боялся тех, кто старше него.
Он тихо засмеялся.
— Знаю. Немного смешно.
— Спасибо за заботу, сержант Данн.
— Рад стараться, — сказал он. — Доброй ночи, мистер Кензи.
Я повесил трубку, глядя на безмолвную мешанину красок за окном — иссиня-черной, ярко-серебристой и жемчужной.
— Патрик?
Ее голова оторвалась от подушки, а левая рука отбросила пучок спутавшихся волос с лица. Она приподнялась на локте, и я заметил движение ее груди под майкой со школьной эмблемой.
— Что такое?
— Ничего, — сказал я.
— Плохой сон? — Она села, одна нога под ней, другая, обнаженная и гладкая, выскользнула из-под простыни.
— Мне показалось, я что-то услышал. — Я кивнул в сторону окна. — Оказалось, это ветка дерева.
Энджи зевнула.
— Давно собираюсь его обрезать.
— К тому же отключили электричество. По всему городу.
Она заглянула под штору.
— Ого!
— Данн сказал, трансформаторы вышли из строя по всему штату.
— Нет, нет, — вдруг сказала она и, отбросив простыню, выскочила из постели. — Так не пойдет. Слишком темно.
Она порылась в своей кладовке и вытащила оттуда коробку из-под обуви. Поставив ее на пол, достала оттуда горсть белых свечей.
— Помощь нужна? — спросил я.
Она покачала головой и направилась в обход по комнате, вставляя свечи в подсвечники и подставки, которые я не мог видеть в темноте. Они были спрятаны у нее повсюду — на двух ночных тумбочках, туалетном столике, комоде. Я с какой-то тревогой наблюдал, как она зажигает фитили, ее большой палец не отпускал колесо зажигалки, и она ходила от одной свечи к другой, пока тени от пламени, колыхаясь и дрожа, не распространились по всем стенам, освещенным их же светом.
В течение двух минут Энджи превратила комнату в подобие скорее часовни, чем спальни.
— Вот так, — сказала она, вновь залезая под одеяло.
С минуту мы оба молчали. Я смотрел на пламя, мерцающее и временами возрастающее, и теплый желтоватый свет, играя на наших телах, обрел яркий отблеск в прядях ее волос.
Она повернулась ко мне лицом, ее ноги, скрещенные в коленях, были подобраны под себя, простыня сбилась в кучу на талии. Она сжала ее двумя руками и, закинув голову назад, потрясла волосами, чтобы они расправились и перекочевали на спину.
— Постоянно во сне вижу трупы, — сказала Энджи.
— А мне снится только Эвандро, — заметил я.
— Что он делает? — Она подалась немного вперед.
— Приходит за нами, — сказал я. — Постоянно.
— В моих снах он уже прибыл.
— Выходит, те трупы…
— Мы с тобой. — Ее руки сцепились на коленях, она же смотрела на них так, будто они могли разъединиться сами, по своей собственной воле. — Я не готова умереть, Патрик.
Я облокотился о спинку кровати.
— Я тоже.
Энджи подалась вперед. Ее сцепленные на коленях руки, прижавшееся ко мне тело, густые волосы, почти закрывшие ее лицо — все это придавало ей вид заговорщицы, посвященной в тайны, которые она никому не раскроет.
— Если кто-нибудь доберется до нас…
— Этого не случится.
Она прижалась своим лбом к моему.
— Да, разумеется.
Дом заскрипел, войдя на какую-то долю сантиметра в землю.
— Если он придет, мы его встретим.
Она рассмеялась каким-то влажным, удушливым смехом.
— Мы с тобой, что называется, в пролете, Патрик. Ты знаешь это, я знаю, и он, наверное, тоже знает. Уже столько дней мы не в состоянии ни есть, ни спать как все люди. Он сломил нас эмоционально и психологически, мы ни о чем другом не в состоянии даже думать, — ее влажные руки легли на мои щеки. — Если он захочет, он нас уничтожит.
Я ощутил дрожь, исходящую от ее рук, будто их пронзил внезапный электрический разряд. А сквозь ее футболку пробивался пульсирующий жар, жар крови и неги молодого тела, и я понимал, что она права.
Если он захочет, то уничтожит нас.
И эта мысль была так дьявольски отвратительна, так осквернена сознанием, что мы, вернее, каждый из нас, — совершеннейшее ничто, а точнее, груда органов, вен, мышц и клапанов, которые находятся в подвешенном состоянии среди потоков крови внутри бренной, бесполезной внешней оболочки. И вот, по взмаху хлыста, может явиться Эвандро и спокойно прихлопнуть нас, причем сделает это так же легко, как мы выключаем свет, после чего эта самая груда органов перестанет функционировать, белый свет для нас померкнет и наступит вечная тьма.
— Помнишь, о чем мы говорили? — спросил я. — Если нам придется умереть, мы заберем его с собой.
— Что? — сказала она. — Что, черт побери, Патрик? Я не хочу брать Эвандро с собой. Я просто-напросто не хочу умирать. Хочу, чтобы он оставил меня в покое.
— Ш-ш-ш, — мягко сказал я. — Все в порядке. Успокойся.
Она грустно улыбнулась.
— Прости, это потому, что вокруг глухая ночь, и мне не было так страшно никогда в жизни, и я не в состоянии изображать из себя эдакого крутого парня. Наши, кстати, в последнее время чувствуют себя ненамного лучше.
Глаза ее увлажнились, то же случилось и с ладонями, прижатыми к моим щекам, а теперь вновь сползающими на ее колени.
Я нежно сжал запястья ее рук, и она вновь подалась вперед. Ее правая рука погрузилась в мои волосы, отбрасывая их со лба, она прижалась ко мне всем телом, при этом ее бедра умостились между моими, а ее левая нога коснулась моей правой, когда она сбрасывала простыню к концу кровати.
Прядь ее волос щекотала мой левый глаз, но мы оба застыли, почти касаясь лицами друг друга. Страх был повсюду: в ее дыхании, в наших волосах, на нашей коже.
Ее темные глаза уставились на меня со смешанным чувством любопытства, решимости и тени прошлых обид, о которых мы никогда не говорили. Ее пальцы погрузились в мои волосы еще глубже, а бедро уткнулось в мое собственное.
— Мы не должны этого делать, — сказала она.
— Нет, — ответил я.
— Как насчет Грейс? — прошептала она.
Вопрос ненадолго повис в воздухе, у меня не было ответа.
— А как насчет Фила? — спросил я.
— Пройденный этап, — сказала она.
— Но есть веские причины, по которым мы не занимались этим уже семнадцать лет, — сказал я.
