— А Хардимен, — спросил я, — как он пришел к этому?
— Он рассказывал о своем детском открытии по части пчел?
— Да.
— М-м-м. Это были не пчелы. Алек любит все приукрашивать. Я был там, это были комары. На него налетела целая туча, а когда он вышел из нее, я заметил, что в его сознании произошел сдвиг. — Он улыбнулся, а в глазах у него плясали насекомые и чернело бездонное озеро. — После этого между Алеком и мной установились отношения «ученик — наставник», которые позднее преобразились в нечто куда более значительное.
— И он добровольно пошел в тюрьму, чтобы защитить вас?
Джерри пожал плечами.
— Тюрьма ничего не значит для таких, как Алек. Его свобода безгранична, Патрик. Она в его сознании. Решетки не могут сдержать ее. В тюрьме Алек более свободен, чем большинство людей за ее пределами.
— Тогда зачем наказывать Дайандру Уоррен за то, что она послала его в тюрьму?
Он ухмыльнулся.
— Она унизила Алека. При всех. Она дерзнула разобрать его по косточкам перед судом каких-то тупиц. Это было чертовски оскорбительно.
— В таком случае, — моя рука щупала мокрый от бензина снег, — все это вы с Алеком устроили, чтобы «показать» кому? Богу?
— Это, пожалуй, слишком упрощенный подход, но если этой бойкой туфтой ты собираешься кормить средства массовой информации после моей смерти, милости прошу, Патрик.
— Вы собираетесь умереть, Джерри? Когда?
— Как только ты решишь, Патрик. Ты убьешь меня. — Он наклонил голову в сторону полиции. — Либо они.
— А как с заложниками, Джерри?
— Один из них умрет. Как минимум. Ты не сможешь спасти обоих, Патрик. Выхода нет. Прими это как должное.
— Я это сделал.
Дэниэль Роусон впилась глазами в мое лицо, чтобы понять, шучу ли я, но по моему неподвижному взгляду поняла, что нет.
— Один из них умрет, — сказал Джерри. — Мы ведь договорились?
— Да.
Я повел своей левой ногой вправо и назад, затем снова вправо. Надеюсь, для Джерри это был бессмысленный жест. Для Оскара же, надеюсь, это кое-что означало. Я не мог больше бросать взгляды на машину. Мне приходилось лишь верить, что он там.
— Месяц назад, — сказал Джерри, — ты бы еще из кожи вон лез, чтобы спасти обоих. Ты ломал бы голову. Но не теперь.
— Верно. Вы хорошо научили меня, Джерри.
— Сколько жизней ты исковеркал, чтобы добраться до меня? — спросил он.
Я подумал о Джеке и Кевине. О Грейс и Мэй. И, конечно же, о Филе.
— Немало, — сказал я.
Он рассмеялся.
— Хорошо. Хорошо. Даже забавно, правда? Я понимаю, ты никогда не убивал никого намеренно. Верно? Но, скажу откровенно, я тоже не планировал превратить это в профессию на всю жизнь. После того как я в состоянии аффекта совершенно непреднамеренно убил свою жену… да, убил жену, я почувствовал себя ужасно. Меня рвало. По ночам обливался холодным потом. Так длилось две недели. И вот однажды ночью я ехал по заброшенной дороге недалеко от Мэнсфилда, где на милю взад и вперед не встретишь ни одной машины. Мимо меня проезжал парнишка на велосипеде, и во мне вдруг возник импульс, самый сильный за всю мою жизнь. Я ехал справа от него, видел рефлекторы на мотоцикле, его лицо, серьезное и сосредоточенное, но некий голос мне сказал: «Давай по колесу, Джерри. Давай». И я ударил. Я лишь повернул руль чуть влево, и парень вспорхнул и влетел в дерево. Я вернулся к нему, он был едва жив. Я стоял и смотрел, как он умирает. И я воспрял, мне стало хорошо. А дальше — лучше. Следующим был негритянский паренек, знавший, что я подставил другого за убийство своей жены, за ними последовали другие, вплоть до Кола Моррисона. Мое самочувствие все улучшалось и улучшалось. И я не жалею. Извини, но это так. Поэтому, когда ты убьешь меня…
— Я не собираюсь убивать вас, Джерри.
— Что? — Его голова подалась назад.
— Вы меня слышали. Пусть кто-то другой отправляет вас в ореол славы. Для меня вы плевок, а не человек. Вы ничто. Вы не достойны ни пули, ни греха на моей душе за то, что я убью вас.
— Снова пытаешься разозлить меня, Патрик? — Он снял Кэмпбела Роусона с плеча и поднял его в воздух.
Я повернул запястье таким образом, что цилиндрик выпал мне в ладонь, и пожал плечами.
— Вы посмешище, Джерри. Я знаю, что говорю.
— Неужели?
— Именно так. — Мои глаза встретились с его твердым взглядом. — И, как всему на свете, вам придет замена, самое большее через неделю. Появится еще какой-нибудь урод, больной шизик, убивающий людей, и все газеты штата и страны будут трубить о нем, а вы станете вчерашним обедом. Что ж, ваши пятнадцать минут истекли, Джерри. И прошли они без каких-либо «знаков».
Джерри стащил мальчика вниз, вновь ухватил за лодыжки, а палец прижал к курку дробовика, Дэниэль закрыла один глаз в ожидании неизбежной вспышки, но второй оставила открытым, не спуская его с сына.
— Вот уж это они у меня запомнят, — сказал Джерри. — Можете мне поверить!
Но когда он, став в позу игрока, подающего мяч в футболе, отвел руку назад, находящийся в ней малыш Кэмпбел внезапно выскользнул и исчез в темноте за его спиной. Маленькое белое тельце будто вернулось обратно в утробу матери.
И когда Джерри перенес взмах руки вперед, чтобы бросить ребенка в воздух, того уже не было в его руке.
Он в недоумении посмотрел вниз, я же прыгнул вперед и, упав коленями на лед, просунул указательный палец левой руки между спусковым крючком и предохранителем.
Джерри нажал на спусковой крючок. Когда он нащупал мой палец, то посмотрел на меня и нажал с такой силой, что сломал мне палец.
В его левой руке появилось длинное лезвие, а я вдавил одноразовый выстрел в его правую ладонь.
Джерри взвизгнул раньше, чем я нажал на спуск. Звук был очень высоким, похожим на лай или вой гиены, а погружение бритвы в мою шею, затем в челюсть напоминало прикосновение кончика языка возлюбленной.
Я освободил спусковой крючок на одноразовом выстреле, но ничего не произошло.
Джерри закричал еще громче, лезвие вынырнуло из моего тела, затем впилось в него снова, я крепко стиснул закрытые глаза и трижды дернул спусковой крючок.
И тут рука Джерри взорвалась.
Моя тоже.
Лезвие упало на лед возле моих коленей после того, как я выпустил одноразовый выстрел, а огонь захватил электропровод и бензин на руке Джерри, а также прядь волос на голове Дэниэль.
Джерри откинул голову назад, широко открыл рот и стал в экстазе мычать.
Я схватил лезвие, но почти не почувствовал этого, так как нервы на моей руке, видимо, потеряли чувствительность.
Я вонзил его в электропровод у рукоятки дробовика, после чего Дэниэль рухнула на лед и, откатившись, сунула голову в заснеженный песок.
