– Нет. О них никто ничего не знал.
– А где они теперь?
– Я не знаю.
– Как это?
– Одна из великих тайн жизни, – усмехнулась она. – Мне не удалось напасть на их след. Хотя, как я уже сказала, мне не долго пришлось заниматься этим делом. Поэтому я не особенно и старалась.
– Вы смогли бы их найти?
– Могу попытаться.
– Вы знаете что-нибудь еще? Может быть, слышали имена подозреваемых или жертв?
– Я же сказала – все молчали, как рыбы. Кроме того, вы ведь уже поняли: в газете я только подрабатываю, а как мать – на полной ставке. Эта история попала ко мне только потому, что я одна была на месте, когда пришла информация. Но у меня есть хорошие источники.
– Обязательно нужно найти Энфилда или хотя бы женщину с девочкой.
– Для начала неплохо, – согласилась Ивонн. – Но может быть, вы все-таки скажете, почему вас интересует это дело?
Я задумался.
– Вы любите загадки, Ивонн?
– Да, Уилл, люблю.
– И хорошо их разгадываете?
– Хотите, продемонстрирую?
– Давайте.
– Может, вы и звоните из Нью-Йорка, но на самом деле вы из Нью-Джерси. Там наверняка много Уиллов Клайнов, однако я готова поспорить, что вы брат того самого знаменитого убийцы.
– Предполагаемого убийцы, – поправил я. – Как вы узнали?
– По поиску в Интернете. Ввела ваше имя и получила ответ. В одной из статей упоминается, что вы сейчас живете на Манхэттене.
– Мой брат не имеет ко всему этому никакого отношения.
– Разумеется. Он невиновен в убийстве вашей соседки, верно?
– Я не это имею в виду. Он не имеет отношения к вашему двойному убийству.
– Тогда кто имеет?
Я вздохнул.
– Один очень близкий мне человек.
– Кто он?
– Моя девушка. Это ее отпечатки нашли на месте убийства.
Я снова услышал шум в трубке. Похоже, детишки бегали по комнате, издавая звук сирены. На этот раз Ивонн Стерно не стала кричать на них.
– Так, значит, это вашу девушку нашли убитой в Небраске?
– Да.
– И поэтому вас интересует это дело?
– Не только.
– А почему еще?
Я еще не готов был рассказывать ей о Карли.
– Найдите Энфилда.
– Как ее звали, Уилл? Вашу девушку.
– Сначала найдите его.
– Послушайте, вы хотите, чтобы мы работали вместе? Тогда не надо ничего скрывать. Так или иначе, я могу найти это по поиску за пять секунд. Скажите, не бойтесь.
– Роджерс, – произнес я. – Ее имя Шейла Роджерс.
В трубке было слышно, как она нажимает клавиши.
– Сделаю что смогу, Уилл. Держитесь, я скоро позвоню.
Глава 30
Я лежал в темноте, закрыв глаза и заложив руки за голову. Это был какой-то странный полусон – то промежуточное состояние между сном и явью, когда, бывает, вдруг чувствуешь, что проваливаешься куда-то, и, резко дернувшись, приходишь в себя, в ужасе ухватившись за край кровати.
Я уже рассказывал, как Шейла любила танцевать. Она даже уломала меня вступить в танцевальный клуб при Еврейском культурном центре. Он был недалеко и от больницы, где лежала мать, и от родительского дома в Ливингстоне. Мы навещали мать каждую среду, а потом, в шесть тридцать, встречались с друзьями в клубе. Мы с Шейлой были там самой юной парой – моложе лет на семьдесят пять, если считать суммарный возраст, – но, Боже мой, как же они умели двигаться, эти старики! Я старался изо всех сил, чтобы не отстать, но это было просто немыслимо. Шейла, в отличие от меня, совершенно не смущалась в их компании. Иногда посреди танца она отпускала мои руки и начинала двигаться одна, с закрытыми глазами. В такие минуты ее лицо излучало блаженное сияние – казалось, Шейла полностью растворялась в танце.
Одна пожилая пара, муж и жена Сегалы, занималась танцами дольше всех – с сороковых годов. Они прекрасно смотрелись вместе. Мистер Сегал всегда носил белый шейный платок, а его супруга – что-нибудь голубое и жемчужное колье. На паркете они выделывали просто чудеса: двигались как любовники, как единое целое. Сегалы были чрезвычайно дружелюбны и открыты и во время перерывов с удовольствием общались с друзьями по клубу. Но когда начиналась музыка, они видели только друг друга.
В феврале прошлого года – в тот день грянул сильный мороз, и мы сначала думали, что танцы отменят, – мистер Сегал появился в клубе один. Его костюм был, как всегда, безупречен, а шейный платок аккуратно повязан, но, взглянув на его окаменевшее лицо, мы поняли все. Шейла сжала мою руку, на глазах у нее выступили слезы. Когда заиграла музыка, мистер Сегал решительно встал, занял свое обычное место и стал танцевать один. Он держал руки и двигался так, будто жена была по-прежнему с ним. Мистер Сегал вел ее в танце так нежно и бережно и это выглядело так трогательно, что никто так и не решился заговорить с ним. На следующей неделе он не пришел. Мы узнали от других членов клуба, что миссис Сегал долгие годы вела битву с раком и все же проиграла ее. Танцевать она продолжала до самого конца. В тот вечер, когда началась музыка и все вошли в зал, я прижал Шейлу к себе и подумал, что Сегалам, как бы грустно ни окончилась их история, можно только позавидовать.
Так вот: в своем странном полусне я очутился в том самом танцевальном клубе. Мистер Сегал тоже был там, и, кроме него, много других, незнакомых мне людей. Все они были без партнерш и танцевали в одиночестве. Я огляделся и увидел отца, который также пытался изобразить некий неуклюжий фокстрот. Он заметил меня и кивнул. Приглядевшись к танцорам, я понял, что каждый из них ощущал незримое присутствие ушедшей возлюбленной – обнимал ее и смотрел в призрачные глаза. Я попытался последовать их примеру, но, видно, что-то было не так. Шейла все не приходила…
Где-то вдалеке зазвонил телефон, и мощный бас из автоответчика ворвался в мой сон:
– Говорит лейтенант Дэниелс из управления полиции Ливингстона. Мне нужен Уилл Клайн.
Одновременно с голосом послышался приглушенный женский смех. Я дернулся и раскрыл глаза – танцевальный клуб исчез. Потянувшись за трубкой, я услышал еще один взрыв смеха. Голос напоминал Кэти Миллер.
– Я должен сообщить твоим родителям, – говорил лейтенант Дэниелс своей смешливой собеседнице.
– Нет! – Это точно была Кэти. – Мне уже восемнадцать! Ты не можешь…
Я схватил трубку:
– Уилл Клайн у телефона.
– Привет, Уилл, это Тим Дэниелс. Мы учились вместе, помнишь?
Тим Дэниелс… Он работал на местной заправочной станции и приходил в школу в форменном комбинезоне с пятнами машинного масла и фамилией, вышитой на груди. Похоже, любовь к форме Тим сохранил на всю жизнь.
