Я пытался найти какие-нибудь утешительные слова или хотя бы отвлечь его, но ничего не получалось. Все, что приходило в голову, казалось заезженным и банальным.
– Ты не прав, – сказал я наконец.
Крест снова надел очки и устремил взгляд на дорогу. Я понял, что разговор окончен, но сделал последнюю попытку:
– Ты хочешь ехать на похороны, потому что у нас есть долг перед Шейлой. Но как насчет Ванды?
– Уилл…
– Что?
– Я не хочу больше об этом говорить.
Глава 46
Мы летели в Бойсе утренним рейсом из Ла-Гуардиа. Сделать этот аэропорт еще паршивее смогло только вмешательство высших сил. Но полет прошел спокойно, без происшествий. Я сидел в эконом-классе позади крошечной старушки. Из тех, что опускают спинку своего кресла вам на колени и не желают поднимать в течение всего полета. Пристальное созерцание ее макушки с редкими седыми волосами помогало отвлечься от мрачных мыслей.
Крест сидел справа от меня и читал статью о самом себе в журнале «Йога». Время от времени он одобрительно кивал, приговаривая: «Как верно подмечено, я именно такой». Это делалось явно нарочно, чтобы подразнить меня. Вот почему Крест мой лучший друг.
Почти всю дорогу мне удавалось думать о другом – до тех пор, пока впереди не показался большой щит с надписью: «Добро пожаловать в Мейсон, штат Айдахо». В аэропорту Крест взял напрокат «бьюик». Два раза мы чуть не заблудились. И даже здесь, в классическом захолустье, вокруг были те же сетевые гипермаркеты, к которым мы привыкли дома. Америка стремительно унифицируется, становясь одним скучным и однообразным целым.
Маленькая белая часовня была лишена всякой живописности. Я сразу заметил Эдну Роджерс – она стояла в стороне от остальных и курила. Крест остановил машину. Чувствуя комок в горле, я вышел, ступая по выжженной траве. Эдна Роджерс посмотрела в нашу сторону, выпустив струю дыма. Я направился к ней. Крест шел рядом. Похороны Шейлы… Мы хороним Шейлу… Эта мысль мелькала, повторяясь, как картинка в старом телевизоре.
Эдна Роджерс продолжала попыхивать сигаретой, глаза ее были жесткими и сухими.
– Я уж боялась, что вы не доберетесь.
– Все в порядке.
– Вам удалось узнать что-нибудь о Карли?
– Нет. – Это было не совсем верно. – А вам?
Она покачала головой:
– Полиция ищет спустя рукава. Они говорят, нет никаких данных о том, что у Шейлы был ребенок. Похоже, они вообще не верят, что девочка существует.
Все, что было дальше, слилось в одно расплывчатое пятно, как при быстрой смене кадров. Крест выразил свои соболезнования. Затем по очереди приблизились все присутствующие – в основном это были мужчины в деловых костюмах. Как я понял, большинство из них работали вместе с отцом Шейлы на фабрике автоматических гаражных дверей. Это показалось мне странным, хотя я не понимал почему. Я пожимал руки и тут же забывал имена. Отец Шейлы, высокий красивый мужчина, заключил меня в медвежьи объятия и снова присоединился к своим коллегам. Неподалеку стояли с хмурым и рассеянным видом брат и сестра Шейлы, оба младше ее.
Все стояли снаружи, как будто не решаясь начать церемонию. Люди тихо беседовали, разбившись на группы. Те, кто помоложе, кучковались возле брата и сестры Шейлы. Женщины собрались у самой двери.
Многие бросали любопытные взгляды на Креста, но он привык к всеобщему вниманию. На нем были все те же пыльные джинсы, дополненные голубой курткой и серым галстуком. Как он с улыбкой объяснил, в костюме Шейла его бы не узнала.
Наконец публика начала понемногу просачиваться в часовню. Я удивился, как много пришло людей, хотя все, кого я видел, пришли ради семьи Шейлы, а не ради ее самой. Она покинула эти места много лет назад. Эдна Роджерс подошла ко мне и оперлась на мою руку. Мы встретились взглядом, она холодно улыбнулась. Я никак не мог решить, как относиться к этой женщине.
Мы вошли в часовню последними. Люди вокруг наперебой шептали, как «хорошо» выглядит Шейла, «прямо как в жизни». Совершенно идиотские замечания. Самому мне, хоть я, в общем, и равнодушен к религии, больше нравится, как обращаются с мертвыми мои еврейские единоверцы. Мы предаем их земле быстро. И не выставляем в открытом гробу.
Терпеть не могу открытые гробы. Когда я смотрю на мертвое тело, лишенное жизненной силы, но набальзамированное, красиво одетое, раскрашенное, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, мне кажется, что оно вот-вот сядет и что-нибудь скажет. Прямо мурашки по коже. Я вовсе не хочу, чтобы Шейла в моих воспоминаниях осталась вот такой, лежащей с закрытыми глазами в ящике из красного дерева с обивкой внутри. Почему там всегда мягкая обивка? Эти мысли тяжело ворочались у меня в голове, когда мы с Эдной Роджерс встали в очередь, чтобы подойти к гробу. Увильнуть от этой неприятной обязанности было, увы, нельзя: Эдна крепко держала меня за руку. Когда мы приблизились, ноги у нее стали подкашиваться. Я помог ей встать прямо. Она снова улыбнулась, и на этот раз мне показалось, что в ее улыбке была настоящая теплота.
– Я любила ее, – прошептала она. – Мать никогда не перестает любить свое дитя.
Я кивнул, не в силах говорить. Мы медленно продвигались вперед. Все это мало отличалось от посадки в самолет. Казалось, сейчас раздастся голос из динамика: «Ожидающие с номерами двадцать пять и выше могут подойти к телу». Глупая ассоциация, но я не мешал своим мыслям блуждать, как им хочется. Что угодно, только бы отвлечься…
Крест стоял позади нас, последним в очереди. Я смотрел в сторону, но по мере того, как мы продвигались вперед, в моей душе снова зародилась какая-то сумасшедшая надежда. Та же, что и на похоронах матери. Надежда на то, что случилась ошибка, невероятное недоразумение, что я посмотрю в гроб и он окажется пустым или там будет не Шейла. Может быть, поэтому некоторым людям, наоборот, нравятся открытые гробы. Они придают всему некоторую окончательность, что ли. Вы видите, и вы принимаете то, что случилось. Я был со своей матерью, когда она умерла, присутствовал, когда она испустила последний вздох. Но тем не менее у меня было искушение открыть ее гроб, чтобы убедиться – на всякий случай, – что Бог не передумал. Многие из тех, кто потерял близких, проходят через это. Период отрицания, неприятия случившегося неизбежен. Люди надеются, несмотря ни на что. И, стоя у гроба Шейлы, я тоже пытался заключить сделку с существом, в которое не верил, и молил о чуде. Чтобы как-нибудь так получилось, что все ошиблись: и ФБР, и родители, и родственники, и друзья. Чтобы Шейла оказалась жива, а не убита и брошена на обочине дороги.
Но конечно же, этого не произошло. Вернее, произошло, но не совсем то.
Когда мы с Эдной Роджерс подошли к гробу, я заставил себя посмотреть в него. И почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Я начал куда-то стремительно падать.
– Как живая, правда? – прошептала миссис Роджерс.
Она сжала мою руку и заплакала. Но это было где-то далеко, очень далеко, в другом мире. Я был не с ней, я смотрел вниз. В моем мозгу наконец забрезжил свет.
