- Муж - человек замкнутый. Ну, а та шкатулка, которую украли… словом… его мать получила ее в подарок от поклонника. Предполагается, что мне об этом не известно, но тут они ошибаются. - Она криво усмехнулась. - А вдобавок ко всему прочему свекровь хранила в шкатулке его письма.
- Письма поклонника?
- Письма моего мужа. В войну Ларри написал ей кучу писем, и она складывала их во флорентийскую шкатулку. Письма тоже пропали, хотя сами по себе они никакой ценности не представляют, разве что для Ларри.
- Шкатулка ценная?
- Думаю, что да. Она искусной работы и выложена золотом: флорентийская работа времен Ренессанса. - На середине непривычного слова она было споткнулась, но в конце концов все же справилась с ним. - На крышке изображена любовная сцена.
- Шкатулка застрахована?
Она покачала головой и скрестила ноги.
- Мы не считали это необходимым. Шкатулку почти никогда не вынимали из сейфа. Мы никак не думали, что сейф могут взломать.
Я попросил разрешения осмотреть сейф. Миссис Чалмерс сняла со стены примитивную картину с индейцами и испанскими солдатами; под ней оказался большой сейф, вмонтированный в стену. Повернув несколько раз диск, она открыла сейф. Заглянув через ее плечо, я увидел цилиндрическую выемку в стене, напоминающую ствол шестнадцатидюймовой пушки, и такую же пустую.
- Где ваши драгоценности, миссис Чалмерс?
- У меня их не так много, я ими никогда не увлекалась. А те, что есть, я храню в своей комнате в футляре. Футляр я брала с собой в Палм-Спрингс. Мы были там, когда шкатулку похитили.
- Давно вы хватились шкатулки?
- Дайте подумать. Сегодня вторник, я спрятала шкатулку в сейф в четверг, вечером. На следующее утро мы отправились в пустыню
[2]. Шкатулку, скорее всего, украли после нашего отъезда. Так что выходит, дня четыре тому назад, а то и меньше. Вчера вечером, когда мы вернулись, я заглянула в сейф - шкатулка исчезла.
- Что побудило вас открыть сейф?
- Не знаю, - сказала она и повторила: - Право же, не знаю, - и тут я ей не поверил.
- А у вас не возникала мысль, что шкатулку могут украсть?
- Нет. Разумеется, нет.
- Ну, а что вы скажете о вашем слуге?
- Эмилио не брал шкатулку. Я ему абсолютно доверяю.
- У вас что-нибудь пропало, кроме шкатулки? Она задумалась.
- Пожалуй, ничего. Кроме писем, конечно, знаменитых писем.
- А они представляют ценность?
- Как я уже говорила, для моего мужа. Ну и разумеется, для его матери. Но она умерла давно, в самом конце войны. Я ее не знала, - сказала миссис Чалмерс расстроенно, словно, не получив в свое время благословения свекрови, она до сих пор чувствовала себя обделенной.
- А зачем грабителю могли понадобиться письма?
- Не спрашивайте меня. Скорее всего, потому что они лежали в шкатулке. - Она скорчила гримаску. - Если вы их найдете, не трудитесь возвращать. Я их все, или почти все, много раз слышала.
- Слышали?
- Муж любил читать их Нику.
- Где ваш сын?
- Зачем он вам?
- Я хотел бы с ним поговорить.
- Это исключено. - Она снова помрачнела.
За прекрасной маской, подумал я, скрывается испорченная девчонка - так некогда в статуях богов прятались обманщики-жрецы.
- Очень жаль, что Джон Тратвелл не прислал мне кого-то другого. Все равно кого.
- Я что-нибудь сделал не так?
- Вы задаете слишком много вопросов. Копаетесь в наших семейных делах, а я и так сказала вам больше, чем надо.
- Вы можете мне доверять, - сказал я и тут же пожалел о своих словах.
- В самом деле могу?
- Доверяли же мне другие. - Увы, в моем голосе звучала рекламная нотка. Мне не хотелось расставаться с этой женщиной и ее не совсем обычным делом: в красоте Айрин Чалмерс было нечто, заставляющее интересоваться ее прошлым.
- Я уверен, что и мистер Тратвелл посоветовал бы вам быть со мной откровенной. Когда я работаю на адвоката, по закону я так же имею право хранить тайны клиентов, как и сам адвокат.
- А что это все-таки значит?
- А то, что меня нельзя заставить говорить о том, что я узнаю в ходе расследования. Даже если присяжные и решат предать меня суду, заставить меня говорить они не вправе.
- Понятно.
Она поймала меня на хвастовстве: я пытался себя рекламировать, и теперь она могла меня купить, причем не обязательно за деньги.
- Если вы пообещаете ничего не говорить даже Джону Тратвеллу, я вам кое-что скажу. Не исключено, что ограбление было не совсем обычным.
- Вы подозреваете кого-то из своих? Не похоже, чтобы сейф был взломан.
- Лоренс тоже так думает. Вот почему он не хотел вас приглашать. Он мне даже Джону Тратвеллу не разрешал сказать о пропаже шкатулки.
- А кто, он считает, украл шкатулку?
- Он не говорит. Но мне кажется, он подозревает Ника.
- У Ника прежде бывали неприятности?
- Другого рода, - сказала она так тихо, что я с трудом ее расслышал. Она как-то сразу сникла, словно мысль о сыне навалилась на нее ощутимой тяжестью.
- И какого же рода неприятности у него были?
- Так называемые эмоциональные проблемы. Он неизвестно почему ополчился против нас с Лоренсом. Убежал из дому, когда ему шел двадцатый год. Пинкертоны несколько месяцев не могли его найти. Нам эти поиски обошлись в несколько тысяч долларов.
- Где он был?
- Ездил по стране, подрабатывал на жизнь. Впрочем, его психиатр говорит, что ему это пошло на пользу. Потом он засел за учебу и даже обзавелся девушкой, - сказала она не то с гордостью, не то с надеждой, но глаза ее оставались по-прежнему мрачными.
- Вы не верите, что ваш сын украл шкатулку?
- Нет, не верю. - Она надменно вскинула голову. - Если б верила, вы не были бы здесь.
- Он может открыть сейф?
- Вряд ли. Мы не давали ему шифра.
- Я заметил, что вы знаете шифр на память. Он у вас где-нибудь записан?
- Да.
Она отомкнула нижний правый ящик бюро, вытащила его и перевернула вверх дном, вывалив кипу пожелтевших балансовых отчетов. К дну ящика был прикреплен скотчем клочок бумаги, на котором стоял ряд отпечатанных на машинке цифр. Скотч от старости пожелтел и потрескался, а бумага так истрепалась, что цифры почти стерлись.
- Шифр найти не так уж сложно, - сказал я. - Ваш сын нуждается в деньгах?
