«Джордж, — говорит она, — о чем ты думаешь? Вот сейчас о чем думаешь?»
Его взгляд вновь становится сосредоточенным. «Ни о чем, — говорит он. — Ничего важного. Я просто как-то выбился из колеи. Сам не свой в последнее время»…
Понятно, это фигура речи, но в памяти застряло. «Сам не свой», — думала она, и фактически заметен определенный спад, как у актера, который потерял мотивацию своего персонажа, и даже произношение чуть изменилось, по ее мнению. Гласные стали протяжнее — или ей это кажется? — дикция потеряла четкость и изящество.
Конечно, естественно, он говорит проще, перестав быть учителем, не выступая перед аудиторией. Естественно, человек оказывается немного другим, когда его по-настоящему узнаешь. Никто в точности не такой, как ты думаешь.
Но все — таки она начала пристальнее присматриваться к таким вещам. Возможно, думала она, сама виновата, что не понимает происходящего. Слишком давно ушла в сонный мир, почти две недели смотрит кино, читает, мечтает о путешествиях. Так сосредоточилась на будущем, на тех местах, куда они отправятся, что не обращает внимания на настоящее.
Например: нынче утром зашла в ванную, где Джордж Орсон склонился над раковиной, а когда посмотрел на нее, увидела, что он сбрил бороду. На самом деле — на краткий миг — даже не узнала, словно там стоял незнакомый мужчина, и поэтому охнула и действительно вздрогнула.
Потом увидела его глаза, зеленые глаза, и лицо восстановилось: Джордж Орсон.
— Ох, боже мой, Джордж, — сказала она, приложив к груди руку. — Ты меня испугал. Едва узнала.
— М-м-м, — мрачно протянул он. Не улыбнулся, лицо не смягчилось. Просто смотрел в раковину, где гнездом лежат волосы. — Извини, — рассеянно сказал он, пробегаясь пальцами под глазами, медленно проводя ладонью по голым щекам. — Прости, что испугал.
Люси вгляделась в него — в новое лицо — с неуверенностью. Он что — плачет?
— Джордж, — сказала она, — какая-то проблема?
Он качнул головой:
— Нет-нет. Просто решил… пора что-нибудь изменить. Вот и все.
— Похоже, ты чем-то расстроен, или еще что-нибудь.
— Нет-нет. Просто такое настроение. Пройдет.
Он продолжал разглядывать себя в зеркале, а она все стояла в нерешительности на пороге ванной, опасливо глядя, как он поднял ножницы и отстриг прядь волос прямо над ухом.
— Знаешь, — сказала она, — не самая удачная мысль самого себя стричь. Я по опыту знаю.
— М-м-м, — сказал он. — Помнишь, что я тебе всегда говорю? Не верю в сожаления. — Задрал подбородок, осмотрел свой профиль, как женщина осматривает макияж. Скорчил себе гримасу. Потом широко улыбнулся. Потом попытался изобразить удивление. — Сожаления бесполезны, — сказал он, наконец. — Однако история — одно долгое сожаление. Все могло обернуться иначе. — И грустно, скупо улыбнулся своему отражению. — Хорошая цитата, правда? — сказал он. — Чарльз Дадли Уорнер, старый ворчун, очень часто цитируемый. Друг Марка Твена. Ныне абсолютно забытый.
Отрезал еще клок, на сей раз с другой стороны, медленно и ровно чикая ножницами.
— Джордж, — сказала она, — иди сюда, сядь. Давай я.
Он передернул плечами. В каком бы ни был настроении, оно начинало развеиваться. Должно быть, думала она, его развеселила цитата: может назвать имя известного автора — лакомая мелочь. И радуется.
— Ладно, — сказал он, наконец. — Просто подровняй. Чуть-чуть по бокам.
И вот, несколько часов спустя они идут молча, Джордж Орсон держит ее за руку, пока они петляют по колее, проложенной колесами грузовика, еще вдавленной в землю, хоть ясно, что машина проехала давным-давно.
— Слушай, — сказал он наконец после долгого молчания. — Я просто хочу поблагодарить тебя за терпение. Потому что знаю, ты разочарована, а я кое о чем не могу рассказать. Как бы мне ни хотелось, есть кое-какие детали, в которых я сам еще не совсем разобрался.
Она ждала продолжения, но его не последовало. Он просто шел дальше, утешительно поглаживая пальцами ее руку.
— Детали? — переспросила она. Забыла солнечные очки, а он свои надел, поэтому она отчаянно щурилась в темные круглые отсвечивающие стекла, закрывшие его глаза. — Я не понимаю, о чем вообще идет речь, — сказала она.
— Знаю, — сказал он, горестно наклонив набок голову. — Знаю, звучит паршиво, мне искренне жаль. Знаю, ты нервничаешь, и не стану тебя упрекать, если просто… вещи соберешь и уедешь. То есть я благодарен, что еще не уехала. Поэтому хочу сказать, что высоко ценю твое доверие.
— М-м-м, — сказала Люси. Но не откликнулась. Никогда не верила расплывчатым обещаниям. Если, например, мать заводила с ней речи рассудительным, ласковым обнадеживающим тоном, Люси мигом впадала в ярость. У нее полным-полно причин для беспокойства, это очевидно! Смешно — они тут сидят две недели, а он еще не объяснил, чего добивается. Она имеет право знать. Откуда должны прийти деньги? Почему возникла «заминка»? В чем именно он старается «разобраться»? Если бы мать без всяких объяснений уволокла ее на край света, они бы постоянно скандалили.
Но Люси ничего не сказала.
Джордж Орсон ей не мать, и слава богу. Не хотелось бы, чтобы он видел ее глазами матери. Невоспитанной. Требовательной. Болтуньей. Всезнайкой. Незрелой. Нетерпеливой. Именно в этом среди многого прочего мать ее много лет упрекала.
Ей как раз вспомнились слова матери, когда он в конце дня вышел наконец из студии. Целыми днями она пересматривала надоевшие старые фильмы, читала книги, раскладывала пасьянс, бродила по дому и так далее, поэтому, когда он наконец появился, она изо всех сил старалась не проявлять раздражения.
— Приготовлю тебе изумительный ужин, — сказал Джордж Орсон. — Севиче
[22]
из трески. Тебе понравится.
И Люси на него оглянулась, оторвавшись от «Моей прекрасной леди», которую смотрела по второму разу, притворяясь полностью сосредоточенной. Будто не провела почти весь день в состоянии черной паники. Позволила ему наклониться, прижаться губами ко лбу.
— Ты моя единственная, — шепнул он.
Хотелось бы верить.
Даже сейчас, среди полной неопределенности, остаются его пальцы, сжимающие ладонь, случайное прикосновение плеча к плечу, его крепкое тело. Сфокусированное присутствие. Возможно, примитивное утешение, но для успокоения достаточно.
Еще есть вероятность, что он о ней позаботится. Возможно, приезд сюда с ним — не ошибка. Эта мысль искрой вспыхивает в сером суровом безграничном небе. Может, они еще вместе разбогатеют.
Она смотрела вниз на колею, тянущуюся сквозь кусты, прикрыв рукой глаза от ветра и пыли.
— Держи, — сказал Джордж Орсон, протягивая свои очки, и она их взяла.
