Мое дыхание свистело и гремело, как целая армия музыкантов. Тысячи крошечных ножей кололи меня в бок и превращали в муку каждый шаг. При других обстоятельствах я бы выдержал дольше, но тот, кто в течение несколько дней не съел ничего, кроме буханки хлеба, не бегает, как тот легендарный герой, что принес в Афины весть о победе под Марафоном. Моим единственным спасением было найти укрытие.
Когда я остановился и огляделся по сторонам в поисках убежища, я услышал, как приближаются преследователи. Возможно, они не напали на верный след, но, по крайней мере, придержались направления. Вероятно, знатоки вина на площади позади или другие бродяги видели меня и указали преследователям дорогу. Я должен был поторапливаться. Где же укрытие?!
Я стоял в одной из узких ремесленных улочек, становившихся абсолютно темными после того, как погасят огни в домах. Здания стояли так плотно, что фронтоны домов почти касались друг друга над серединой улицы, отчего был едва виден свет луны. Если бы на углу стены в нише не установили статую девы Марии, у ног которой едва тлел слабый огонек из пропитанного маслом куска пакли за железной решеткрй, то я не рассмотрел бы даже свою руку перед глазами.
Я сразу подумал о заднем дворе или низком входе в дом. Но именно в таких местах меня бы искали преследователи в первую очередь. При взгляде на небо (а откуда же еще!) на меня снизошло озарение. Я стоял перед участком бондаря. Как знак своего ремесленного искусства он повесил над въездом во двор на двух железных крюках большую, открытую со всех сторон бочку.
Я забрался на стену, вполз в бочку и сжался в комочек, отчего мог надеяться, что в темноте меня не было видно с улицы. Тихие шаги стучали по улице. Сейчас и выясним, было ли разумно подражать Диогену Синопскому.
Я все еще держал в руках тот предмет, который получил от умирающего целестинца, но осознал это лишь сейчас. Похоже, речь шла о деревянной фигуре, вырезанной из дерева, которую я не сумел внимательно рассмотреть в темноте моего укрытия.
Пришлось засунуть дар мэтра Аврилло в кошелек, чтобы разглядеть его потом при удобном случае. Сейчас было разумнее следить за моими преследователями, и я навострил уши.
Похоже, только один-единственный человек из возбужденной команды преследователей добрался до моего убежища Может, я ошибся в страхе и спешке? Неужели я давно оторвался от преследователей и меня напугал одинокий ночной прохожий? С любопытством я высунул свою голову — так, чтобы подглядывать из-за края бочки.
И правда, это был только один человек, мужчина, который пробирался по улочке. Но он не производил впечатления горожанина, который изрядно напился и теперь идет к долгожданной кровати. Казалось, он что-то искал, при этом свет ладанки Марии упал на его бледное, исхудавшее лицо. Моментально я узнал в высоком белокуром человеке того поэта-неудачника, чья мистерия во Дворце правосудия, вероятно, так и осталась таинством для зрителей. Это был месье Пьер Гренгуар.
Я сжался, когда он ускорил свои шаги, словно он что-то заметил. Меня?
Но он прошел мимо под бочкой и скрылся в темном углу между домами корзинщика и скобаря, куда не попадал огонек Пресвятой девы. Итак, Гренгуар не был охотником, не расставлял капканы. Но кого он здесь поджидал? И как бы мне теперь незаметно покинуть свое убежище, пока он стоит в углу и смотрит на улицу?
Новые шаги пообещали ответы на мои вопросы — на это, по крайней мере, я надеялся. И на сей раз речь, похоже, шла не о ватаге преследователей. Шаги звучали еще тише, чем шаги Гренгуара. Я увидел стройную фигурку, крадущуюся в конце переулка. Она засомневалась, остановилась, немного наклонилась вниз и что-то сказала — так тихо, что я ничего не расслышал. О чем она говорила? И, прежде всего, к кому обращалась?
Пока я недоумевал (и кого только не встретишь тихой парижской ночью на улице ремесленников!), фигура вышла на свет огонька девы Марии. Это была молодая женщина, и должно быть она разговаривала с маленькой козочкой, которую вела рядом с собой на веревке. Животное не интересовало меня, а вот его хозяйка — как раз наоборот. Эсмеральда! Цыганка, околдовавшая своим танцем всех мужчин на Гревской площади.
Почти под самой моей бочкой белая козочка заупрямилась, не желая идти дальше, и издала резкое, пугливое блеянье. Эсмеральда снова наклонилась над ней и стала тихо уговаривать ее. Я слышал слова, но не понял языка.
В этот момент выяснилось, что улица была далеко не самым спокойным местом в ночном Париже. Две другие фигуры отделились из темноты и набросились на танцовщицу. Коза видимо почувствовала их присутствие. По очертаниям и движениям, полных сил, это были мужчины, один из которых скрывался под темным балахоном с натянутым на лицо капюшоном. Но другого я узнал — и сжался. Это был бесформенный, ужасный звонарь собора Парижской Богоматери, который набросился на цыганку и крепко охватил ее своими ручищами.
Мое сердце чуть не выскочило из груди, как, пожалуй, и у достойной всякой жалости девушки. И все же я не осмелился вступиться за Эсмеральду. Мог ли я противостоять двум мужчинам, один из которых был монстром из Нотр-Дама? Не рискую ли я тогда попасть в руки преследователей и получить единственную расплату за мой рыцарский поступок — пеньковую веревку, которая грубо обовьет мою шею?
Но помощь подоспела с другой стороны. Автор мистерий, о котором я совсем забыл от волнения, выпрыгнул из своего укрытия. Его глаза встретились со взглядом закутанного в плащ человека — насколько это возможно, если лицо скрыто в тени. Как громом пораженный, Гренгуар остановился и не спешил более на помощь девушке, кричавшей и яростно вырывавшейся из рук Квазимодо.
Звонарь потащил свою сопротивляющуюся жертву, сопровождаемый человеком в плаще и жалобно блеющей козой, и чудом не попал под копыта вороного коня, который выскочил в галопе из-за ближайшего угла соседней улицы.
— Стойте, бездельники, отпустите эту девку! — закричал всадник привыкшим отдавать приказы голосом, который разразился как раскаты грома в темноте. Он был одет в доспехи офицера, капитана королевских стрелков.
Я поблагодарил свой инстинкт, который удержал меня от того, чтобы первым поспешить на помощь цыганке. Капитан был лучшим помощником для девушки, а я, вероятно, стал бы теперь его пленником. Ведь наверняка была лишь одна причина его пребывания в этой мрачной местности: он искал предполагаемого убийцу мэтра Филиппе Аврилло.
Офицер, рослый мужчина с браво закрученными по-бургундски усами, приостановил вороного и вырвал у озадаченного звонаря верную добычу. Капитан положил Эсмеральду перед собой на лошадь и плашмя ударил шпагой по голове нападавшего звонаря. Квазимодо отшатнулся назад — прямо в руки вооруженной толпы. Это были люди капитана, которые следовали за своим предводителем с обнаженными палашами. В темноте внешность Квазимодо не внушала ужас, и потому королевские стрелки ночного дозора
[22]
бесстрашно набросились на него, пока он не оказался перед ними — уже связанный.
