Было ли это только игрой тени от света наших факелов, или действительно на губах Квазимодо заиграла улыбка? Словно мертвый узнал о своем счастье…
На следующее утро Леонардо и Томмазо попрощались с нами, чтобы отправиться в Плесси-де-Тур и поставить Филиппа де Коммина в известность о дьявольском цирюльнике. Аталанте какое-то время должен был оставаться под присмотром цыган.
— И что вы потом намереваетесь делать, мэтр Леонардо? — спросил я, когда мы пожимали друг другу руки.
— Я отправлюсь в Милан с моими друзьями. Тамошний герцог предложил нам хорошие должности.
— В качестве кого? Леонардо пожал плечами:
— Я еще не знаю. Я предложил себя как изобретателя, архитектора, фортификатора, конструктора военных машини художника.
С улыбкой я сказал:
— Так как я познакомился с вашими многочисленными талантами, то уверен, что вы добьетесь своего в жизни.
Леонардо и Томмазо оседлали лошадей, которые им одолжил Матиас, и галопом ускакали в забрезжившее утро.
Я разыскал Колетту и нашел ее на коленях возле могилы, которую мы выкопали для ее отца, и над которой возвышался простой деревянный крест с надписей: «Добрый христианин и храбрый муж до самой смерти». Глаза Колетты покраснели, и она, видимо, снова плакала.
— Все напрасно, — тихо сказала она — Я предала вас всех — и ради чего?
— Ради твоего отца, чтобы его спасти.
— Я принесла ему не жизнь, а смерть.
— Виновата не ты. Дреговиты должны были отпустить твоего отца за солнечный камень. Ты была предана ими.
— Плата предательницы, — проговорила она горестно и низко опустила глаза.
Я подсел к ней поближе и сказал:
— Если бы речь шла о моем отце, я бы не поступил иначе, чем ты.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Это значит, что ты прощаешь меня, Арман? Хотя я виновата в смерти твоего отца и брата?
— Каждый встретил свою судьбу. Мой отец уже был отмечен смертью, а для Квазимодо не было среди живущих никакой надежды на счастье. Давай забудем прошлое! — Я встал и протянул ей руку. — Ты пойдешь со мной?
— Куда? — спросила с волнением она.
— Я еще не знаю. Где-нибудь должно найтись место, где может прокормиться прилежный писец и его супруга.
Когда Колетта положила свою руку в мою, вся усталость и напряжение последних дней, а заодно и печаль исчезли, будто их ветром сдуло. Как и брат мой, я нашел свое счастье.
Сотрясение земли, которое разрушило рынок Сен-Жер-мен-де-Пре и стоило многим людям жизни и здоровья, вызвало в Париже беспокойство. Аббатство Сен-Дени, которое рассматривало Сен-Жерменскую ярмарку, как неугодного конкурента, распространило слухи, что это было наказанием Божьим за жадность дважды в год проводить торг. И эти слухи дошли до ушей короля. Отныне рынок в Сен-Жермене ограничился февралем.
Это было одно из последних решений, которые принял Людовик XI. В понедельник, двадцать второго августа, Всемирный Паук заболел, и в последующую субботу он навсегда закрыл глаза. Имела ли эта кончина естественный исход в связи с возрастом и недугом, или старуха смерть получила поддержку со стороны дреговитов или истинно «чистых», — мне неведомо. За исключением Колетты, я не видел снова никого из тех, кто был вовлечен в эту историю.
В битвах за власть, которые развернулись после смерти Людовика, речь шла только о королевском троне на первом плане. В действительности это была последняя битва между истинно «чистыми» и дреговитами, — насколько я могу судить издалека На этот раз Оливье Ле-Дэну пришлось окончательно сдаться. Я не знаю, как Филипп де Коммин довел дело до конца, но сперва он заключил великого магистра в темницу, а потом, спустя год после описанных здесь событий, повесил в Париже.
Однако сам Коммин не вышел из дела без осложнений и на некоторое время был вынужден воспользоваться гостеприимством королевских тюрем. Вероятно, сын Людовика, который как Карл VIII взошел на трон и на тот момент был еще ребенком, узнал истину о тайной игре и интриге.
Многосторонне одаренный Леонардо действительно поступил на службу к миланскому герцогу и заставил заговорить о себе на этом поприще. О Томмазо я слышал, что он никто иной, как столь часто упоминаемый маг и художник Зороастро да Перетола. Аталанте снискал славу как певец и актер и в 1490 году был приглашен в Мантую. чтобы исполнить главную роль в драматической поэме Анжело Полициано «Орфей».
Что стало с парижской общиной истинно «чистых», мне также мало известно, как и о судьбе Матиаса Хунгади Спикали и его маленького храброго народа. Бродят ли египтяне все так же по стране, или они нашли длительный приют, поскольку с потуханием солнечного камня их миссия утратила значение?
Я сам поступил на место городского писца в одном захолустном местечке далеко от Парижа, о названии коего я умолчу здесь, как и о том имени, под которым меня знают люди в этом месте. Никогда не знаешь, на какую месть способен Сатана, даже если он побежден. В Париж я никогда больше не возвращался. Вдруг старые стены Нотр-Дама скрывают еще много тайн, а я оказался последним, кто попытался выведать их. Большего, чем спасти души человечества, человек не может сделать.
Хотя — особенно, если я слышу об ограблении и убийстве, о войне и разорении во внешнем мире, — я спрашиваю себя, действительно ли я стоял на верной стороне? Действительно ли я оказал услугу человечеству, когда помогал оставить им все на столетия или еще дольше? Или это самый большой рок, истинная ананке — быть человеком на этом свете?
Моей работы было достаточно, чтобы обеспечить безбедное существование Колетте, нашему сыну Марку и нашей дочери Пакетте. В свободное время я закончил свои записки о тех событиях, жертвой которых чуть не стало все человечество. Возможно, в последующие времена это когда-нибудь будет иметь значение.
Всякий раз, когда в наше местечко приходит странствующий певец и исполняет баллады Франсуа Вийона, он получает от меня особенно щедрое вознаграждение. Иногда ночью, когда Колетта мирно спит рядом со мной, у меня появляется такое чувство, что Вийон и Квазимодо стоят возле нашей кровати и улыбаются мне. Тогда я не знаю, бодрствую ли я — или же мне снится сон. Но счастье и удовлетворенность овладевают мной, и я улыбаюсь им в ответ.
Виктор Гюго и тайна собора Парижской Богоматери:
послесловие издателя
[79]Роман Виктора Гюго
Когда в 1831 году вышел в свет роман «Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris») молодого французского писателя Виктора Гюго (1802-1885), восхищенная публика не знала, какой кропотливый творческий труд лежал за плечами автора. Читатель не подозревал, что внушительное двухтомное издание неполно. Существуют два доказательства того, что этот материал для писателя был чем-то особенным. Они же — указание на тайну, которой овеян роман Гюго. Она была рассеяна с обнаружением опубликованных здесь записей Армана Сове из Сабле.
