— Это зачем? — вмешался я.
— Мандрагора изменяет сознание, делает его восприимчивее для действительных или только воображаемых воздействий.
— Даже если Жиль де Рец принял этот сок, он совершил свои злодеяния в состоянии безумия?
— Злодеяния? Чепуха, это был заговор! Герцог Бретани и его канцлер, епископ Жеан де Малетруа, оба коварные дреговиты, лишили Жиля де Реца авторитета и жизни — чтобы прибрать к себе его сокровища.
Я взглянул на шахматную доску и тихо сказал:
— Вы заявляете — белые против черных и черные против белых, как вам это угодно, а правда расплывается в сплетнях и россказнях.
— Не существует правды, есть только правильный взгляд на вещи! И я попытался сообщить его вам. Вы распознаете его, когда вернетесь в Нотр-Дам и серьезнее займетесь отцом Фролло.
У меня появился неприятный привкус во рту, и я сплюнул.
— Что за причина должна у меня быть, чтобы возвращаться в Нотр-Дам?
— Спасение мира, избавление душ от проклятия — не достаточная причина для того?
— Покиньте свой подземный мир и расскажите обо всем прево или епископу. Костер быстро просветит ваш запутанный разум!
— Это, пожалуй, единственное мучение, которому меня еще не подвергали…
Его шрамы подтверждали эти слова, и в тот же момент я испытал сочувствие.
— Арман, если вы не хотите это сделать для мира, тогда сделайте это для Колетты, которой вы многим обязаны.
— Я благодарен за ее уход, но достаточная ли это причина, чтобы требовать взамен мою жизнь?
Едва я сказал это, как показался себе убогим, трусливым червем, который прячется от голодной вороны. Так я явно не расположу к себе красивую Колетту.
— Без Колетты вы бы давно распрощались с жизнью. Она была вашим ангелом-хранителем — с тех пор, как вы переступили порог Нотр-Дама.
Монах-призрак протянул что-то вперед, тряпку. Нет, это были волосы, борода. Когда он поднес ее к лицу Колетты, я узнал нищего Колена — только моложе, без многочисленных шрамов. Как часто за прошедшие недели я выглядел глупцом! Как глупый ребенок, которому выдают правду маленькими дозами, чтобы не перегрузить. Или чтобы не разозлить, потому что еще в нем нуждаются… Монах-призрак, отец Фролло, итальянец Леонардо, даже Колетта — все они играли со мной, двигали и передвигали меня туда сюда, как это им было угодно.
— Это, должно быть, борода, которую я нашел на месте нападения, когда я преследовал нищего и услышал, как кричала женщина, — сказал недовольно я. — Колетта видимо забрала ее снова, когда она якобы случайно упала на меня у толстухи Марго.
Колетта улыбнулась мне, но ее черты лица были напряжены:
— Вы очень умны, месье Арман.
— Нет, я глупец, несказанный чурбан! — выпалил я. — Иначе я бы давно разоблачил этот маскарад!
— Колетта обладает многими талантами, — сказал монах-призрак примирительно. — Она умеет притворяться, как актриса, а как карманная воровка она будет половчее многих, кто зарабатывает себе на пропитание на улицах Парижа этим подозрительным искусством ловкости.
— Мило для нее, — пробормотал я, окончательно решив не отступать от отказа, порожденного моей задетой гордостью.
— Сердитесь на меня, Арман, но не на Колетту. Как я уже сказал, без нее вы бы уже в День Трех волхвов обеднели бы, когда…
— Таковым я был в действительности, — прервал я монаха-призрака. — Когда я проснулся утром возле Нотр-Дама, Колен или Колетта исчезли, а мой кошелек был так же пуст, как и желудок.
— Это была не я, — тихо сказала Колетта. — Другой нищий применил свое искусство опустошения кошельков против вас.
— Ничего об этом не знаю и не хочу говорить, — продолжил монах-призрак. — Не жалуйтесь из-за своих денег, будьте лучше благодарны за вашу жизнь, Арман! Вы бы попали под копыта убийцы Годена, из совпадения ли или потому что нотариус видел вас вместе с Аврилло, если бы Колетта не предупредила вас.
— Это были вы?
Я взглянул в заботливые глаза Колетты и почувствовал себя плохо, дурно. Мое ли грубое поведение стало причиной этой глубокой боли, которую я прочитал в ее глазах? Тут же я понял, насколько эта мысль возникала из тщеславной самооценки.
— Подумайте, не должны ли вы что-нибудь Колетте, Арман! — сказал монах-призрак и следующим махом выложил:
— Жизнь ее отца за вашу.
Когда я вопросительно взглянул на Колетту, она сказала тихим дрожащим голосом:
— Мой отец — Марк Сенен. Когда они схватили его, мне удалось убежать. С тех пор я пытаюсь выяснить, где они держат его. Моя мать умерла рано, как и мои сестры и братья, у меня остался только отец. Если бы я только знала.Сотрясаемая судорогами плача, она упала мне на колени. Я обнял ее и гладил рукой по голове, наслаждаясь ее теплом и ароматом.
Сочувствие и симпатия к Колетте овладели мной, посылая теплые волны по всему телу. В этот момент я бы все сделал для этого беспомощного, нежного, теплого, удивительного существа в моих руках.
Я бы даже вернулся в Нотр-Дам, но это казалось — и я признаю мое облегчение по этому поводу — ненужным. Марк Сенен должен быть заточен где-то, куда поместили сумасшедшего в 1465 году.
Все, что я мог сообщить об этом, я уже прочитал в книге Гренгуара.
Я поведал Колетте и монаху-призраку об этом и добавил:
— К сожалению, Гренгуар не записал, где находится эта темница безумного.
— В Консьержери
[45]
, — сказал монах-призрак. Колетта повернула к нему залитое слезами лицо.
— Там держат взаперти моего отца? Мы должны его освободить, немедленно!
— Так быстро, как это возможно, но не опрометчиво. Я все подготовлю. Колетта, иди умойся и отдохни немного, это поможет тебе.
Послушно, но все же немного колеблясь, она удалилась. Только нехотя я позволил ей уйти. Ее прикосновение и тепло доставляли мне удовольствие. Я желал дольше держать ее в своих руках и ласкать. Колетта, казалось, обещала любовь и склонность, гораздо больше, чем бурная, но чистая страсть, которой я наслаждался в руках Антуанетты.
— Как я вижу, вы теперь готовы нам помочь, — сказал монах-призрак.
Я попытался больше не думать о Колетте. Мой собеседник был хитрой лисой, он хотел использовать мое примирительное настроение. Поэтому я возразил сухо:
— Теперь, когда вам известно, где находиться отец Колетты, я уже помог вам. Для чего я должен подвергать себя опасности, возвращаясь в Нотр-Дам?
— Сделайте это ради себя, ради вашей души! И возможно, ради меня.
