Верхний этаж находился не очень высоко над землей. Все здание покосилось, словно в беге долгих лет приспосабливалось к сморщенной фигуре его седой владелицы. По куче мусора я взобрался на плоскую, немного косую крышу чердака, который находился над комнатой святой Марты. Я прижался к стене дома и осторожно высунул лицо, пока я рассмотрел неясные фигуры Феба и цыганки через грязное стекло окна с сетью паутинок-трещин. Джали наверняка осталась под присмотром сводни, и, вероятно, оба как раз ссорились из-за самой красивой козлиной бородки.
Четче, чем мог видеть обоих, я слышал их голоса, что при узости грязной комнаты порока было не удивительно. В помещении, скупо обставленном деревянным сундуком и простой кроватью, не могло ускользнуть ни одно слово. Феб засыпал Эсмеральду комплиментами, которые не миновали ни одного пятнышка ее красивого тела — от черных как ночь волос, как он выразился, до нежных ножек, на которых она умела так изящно двигаться.
Я едва верил своим глазам, когда стыдливый румянец залил лицо цыганки — уж она-то должна была часто слышать подобные слова и особенно — быть готовой к ним в таком месте. Либо она была такой же талантливой актрисой, как и танцовщицей, либо королевский капитан значил для нее больше, чем я ожидал — и, возможно, она сама. Я почувствовал закипающую во мне ревность и удивлялся тому. Во-первых, не был же я несчастным Гренгуаром а, во-вторых, не воспылал ли я страстью к Колетте?! Но кто может измерить заблуждения человеческого сердца!
Оба сидели возле лампы, которую Фалурдель поставила на деревянный сундук, и с каждой обольстительной фразой явно опытный в любовных делах солдат сокращал расстояние между собой и возлюбленной. Наконец, он обнял Эсмеральду за плечи своими мощными, но ухоженными руками, чьи запястья были украшены медными браслетами. Там они покоились очень недолго, и затем в строгом порядке начали танец по сладкому телу, которому вторил словесный поток, полный любви. Феб, похоже, сам поддался своему вздору и обращался к цыганке, поставив с ног на голову другую свою любовную связь — девушку по имени Готон. И сам не замечал того.
Жадные пальцы уже приблизились к груди, вздымающейся под вышитым корсетом Эсмеральды, как она отскочила на другой конец сундука и спросила:
— Вы в бою тоже так горячи, господин капитан? — С возмущением он забил себя в грудь:
— Как вы можете такое спрашивать, моя дорогая? Разве я не доказал этого, когда спас вас из когтей этого горбатого чудовища?
Ее большие глаза засверкали уважением и мольбой.
— О, да, вы действительно это сделали, благородный Феб! И про вас рассказывают еще и другие истории о ваших подвигах.
— Ну, сами видите, — он говорил, как нетерпеливый отец со своим капризничающим ребенком, и снова пододвинулся к ней. — Вы можете наверняка знать, что я в любой ситуации не ударю лицом в грязь — ни перед лицом смерти, ни в любви, — и он начал расшнуровывать ее корсет.
От ревности у меня пересохло в горле. С усилием я боролся с предательским раздражением в горле. Что бы я отдал за то, чтобы теперь оказаться на месте офицера!
Корсет манил к себе, и Феб мог без труда стянуть косынку с груди и с плеч Эсмеральды, так глубоко вниз, что ему открывался свободный вид на крепкую, светящуюся золотом в свете лампы плоть грудей. Когда он захотел схватить ее, она игриво ударила его рукой по пальцам и поспешно встала.
— К чему вам жеманиться? Я больше не мил вам? Или все дело в квартире? В вашем цыганском фургоне могло быть уютнее.
Эсмеральда низко опустила ресницы и тихо сказала:
— Простите, мой герой, я глупая девица. Но я бы с удовольствием послушала бы о ваших подвигах, о крови, которую вы пролили на службе Его Величества короля Людовика Одиннадцатого.
Его лицо просветлело.
— Ах, я понимаю. Пролитая кровь моих врагов заставит, как я вижу, стучать быстрее вашу, моя маленькая кровожадная бестия?
Она кивнула охотно, изображая на своем лице соблазнительную гамму из стыда и экстаза.
— Говорят, вчера вы отличились у Дворца правосудия, когда обратили в бегство отъявленную банду негодяев, которые позарились на сокровища короля.
— На что позарились парни — вот это вопрос. К сожалению, мы поймали не всех, только в троих из них попали залпы моих стрелков.
Цыганка вытянула голову и торс, показывая Фебу снова свою полуобнаженную грудь.
— Верно ли, милый Феб, что в вашем подвиге замешано колдовство?
Он громко рассмеялся:
— С каких это пор королевские стрелки в союзе с темными силами?
Именно это и было вопросом, и с напряжением я прислушался к следующему.
— Говорят, ваша рота так быстро оказалась у Дворца правосудия, что это невозможно сделать обычным способом.
Феб тоже встал, положил свои руки на голые плечи Эсмеральды и запечатлел два легких поцелуя на ее пышной груди.
— Если бы я был волшебником, я бы использовал мое искусство на то, чтобы навеки получить вас в свой плен, мой золотой цветок.
Она позволила произойти тому, что он обнажил ее грудь и накрыл своими руками, начал их гладить и мять. С прерывающимся дыханием она спросила:
— Если вы не волшебник, то как вы сумели так быстро оказаться на месте?
Он сильно, но мягко толкнул ее на кровать и подсел к ней так, что уже почти лежал на ней.
— К чему такое любопытство? Для разговоров будет потом время.
— Нет, скажите мне сперва, иначе я ни о чем ином не могу думать!
Его правая рука уже шарила под корсетом, расстегнула его и уже скользила дальше вниз.
— Если знать прежде, что должно случиться, не нужно уметь колдовать, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте.
— Но откуда же вы знаете это, мой Феб? — Он покрыл поцелуями ее плоский живот.
— Соловей явно не напел мне это.
— У вас есть доверенное лицо среди бандитов?
— Вы умный ребенок, Готон, — вздохнул Феб и так крепко вцепился в чресла Эсмеральды запущенной под ее юбку правой рукой, что ее тело непроизвольно забилось, как извивающаяся змея. Его левая рука начала развязывать узел ее юбки.
— Но как вы это совершили? — она могла говорить только в прерывистом ритме своего ускоренного дыхания. — Кто оказал вам эту услугу?
Вместо ожидаемого ответа комната Святой Марты наполнилась громким треском и следом за ним — блеяньем козы. Гнилая дверь комнаты с треском распахнулась. Джали ворвалась и одним прыжком оказалась на низкой кровати. Пока я еще осмысливал, как это козе удалось раскрыть дверь, огромная тень накрыла всю комнату. Это была закутанная в черное одеяние фигура мужчины, чье лицо скрывалось под широкими полями шляпы.
Феб издал проклятие, которое было непривычным даже в этом богохульном месте, — такое можно услышать только среди отбросов и солдат. Он схватился за шпагу и напрасно пытался обнажить ее. Феб полулежал на ножнах и был скован Джали, когда захотел развернуться. Так коза снова пришла на помощь закутанному в черное человеку, которого она заманила в комнату Святой Марты.
