— Да.
— Могу я с вами поговорить?
— Конечно.
Ей было далеко за пятьдесят, но она выглядела неплохо. Носила костюм а-ля Маргарет Тэтчер. Что сразу меня насторожило. Она села, уставилась на меня немигающим взглядом и спросила:
— Вы меня знаете?
— Нет, не знаю.
— Миссис Нилон, мать Лауры.
Я протянул было руку, но она с презрением взглянула на нее и сказала:
— Мы ведь с вами примерно одного возраста, так?
Пенка на моем кофе давно осела. Я не хотел заострять, поэтому сказал:
— Плюс-минус десять лет.
И напрасно. Она бросилась в атаку:
— Вряд ли Лаура подходит вам по возрасту, разве не так?
— Миссис Нилон, наши отношения несерьезны.
Она сверкнула глазами:
— Как вы смеете? Моя дочь в вас влюблена.
— Полагаю, вы преувеличиваете.
Она встала и громко потребовала:
— Оставьте ее в покое, похотливый козел.
И выскочила из кафе.
Все в зале смотрели на меня с укоризной. Я взглянул на пирожное, свернувшееся от стыда, и подумал:
— Все едино слишком сладко.
Капучино вообще уже никуда не годился.
Когда я вышел оттуда, мне припомнилась строчка из Борхеса, которую часто цитировала Кики: «Проснулся бы, кабы утро приносило забытье».
Я попробовал утешить себя старым высказыванием жителей Голуэя:
«Это кафе для деревенщины. И еще для коммивояжеров».
Провались оно все пропадом.
Позвонил Лауре, которая воскликнула:
— Тебе лучше?
— Что?
— Твой грипп уже прошел?
— А, да.
— Я так рада. Я купила тебе открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, там Снупи нарисован, а я ведь не знаю, любишь ли ты его. Джек, мне так хочется узнать о тебе побольше, до смерти хочется. Я прямо сейчас приеду.
— Лаура, послушай… я не смогу… я не буду с тобой встречаться.
— Ты хочешь сказать, сегодня?
— Сегодня и в любой другой день.
— Почему, Джек? Я сделала что-то не так? Разве я…
Я должен был положить этому конец, поэтому сказал:
— Я познакомился кое с кем.
— О господи, она хорошенькая?
— Она старше.
И я повесил трубку.
~ ~ ~
Видит Бог, практически всю свою жизнь я ощущал себя паскудно. Когда я стоял с мертвой трубкой в руке, я чувствовал, что погружаюсь еще глубже. Подошел к буфету, достал бутылку poitin и услышал, как зазвенел дверной звонок.
— Блин, — выругался я.
Протопал к двери и резко распахнул ее. Это был Брендон Флод, экс-полицейский, религиозный полудурок и кладезь информации. Я сказал сквозь зубы:
— Подаю только в офисе.
Он удивился и сказал:
— Я не прошу милостыню.
Я прошел мимо него, осмотрел дверь. Он вопросительно взглянул на меня. Я сказал:
— Решил, что там висит объявление: «Конгресс придурков».
Вошел в дом и провел его в гостиную. Бутылка с poitin, как маяк, светилась на кухонном столе. Я указал ему на диван, и он сел. Он принес с собой потрепанный кейс, который положил на колени. Сказал:
— Вы лучше выглядите, Джек.
— Живу праведно.
— Наши молитвы услышаны, аллилуйя.
— Что вы хотите?
Он открыл кейс и начал перебирать бумаги:
— Вы в курсе, что такое судебная психология?
— Не слишком.
— Несмотря на то что полиция не заинтересовалась убийствами этих молодых людей, нашелся судебный психолог, которого заинтриговала эта ситуация, и он стал ее изучать.
— Он видел все тела?
— Да.
— Зачем ему это?
— Он книгу пишет.
— И вы его знаете… откуда?
— Мы молимся в одной группе.
— Ну, конечно.
— Вот к каким выводам он пришел.
Убийца — мужчина лет тридцати с небольшим. Холостяк, единственный ребенок в семье. Высокий коэффициент интеллекта. Искусный мастер. Водит переделанный фургон. В детстве мучил или убивал животных. Рано научился притворяться. По мере взросления имел небольшие стычки с законом, но никогда не повторял своих ошибок. На определенной стадии сделал попытку напасть на другого мужчину. Если вы с ним встретитесь, то увидите, что он вежлив, хорошо говорит, образован, но совершенно бесчувствен. Он просто отсутствует. Чувство сожаления ему неведомо. Его характерные черты — мания величия и скрытая враждебность. Психиатрический диагноз: нарциссическое разрушение личности и плохой контроль за поступками. Насилие неизбежно. После первого убийства испытывает сексуальное удовлетворение. После этого он уже не может остановиться.
Флод замолчал и спросил:
— Нельзя ли попросить стакан воды, пожалуйста?
Прямо как Ричард Дрейфус в «Челюстях». Я налил воды, подумал, не плеснуть ли туда poitin, но вовремя остановился. Когда он брал у меня воду, рука у него тряслась. Я сказал:
— Бог мой, это дерьмо и в самом деле вас достало.
— Пожалуйста, не ругайтесь. Да, зло сильно меня тревожит.
Я сел, закурил и сказал:
— Очень впечатляет, но к чему все это? Я уже знаю, кто убивал.
Он жадно выпил воду, можно сказать залпом, и заметил:
— А, мистер Брайсон. Именно потому я и пришел. Я не уверен, что он подходит под это описание.
— Описание — чушь собачья. Где ты находишься, по твоему мнению? Очнись. Ты — бывший полицейский без всякого будущего, играющий в детектива. Я знаю, как это все печально. Ты молишься, я пью, и, может, кто-то пожалеет наши заблудшие души.
Он обалдел от моего выпада. Откинулся на диване, будто я его ударил. В каком-то смысле, я и ударил. Он долго молчал, затем произнес:
— Я никогда не ощущал всей глубины вашей горечи. Мне очень жаль, что вы в таком отчаянии.
— Черт, Флод, прекрати. Не нужна мне твоя жалость.
Он глубоко вздохнул и сказал:
— Джек, эти определения на удивление точны.
— И что?
— Если бы это был Брайсон, он бы не пустился в бега.
Я встал и заявил:
— Это он.
Он тоже встал и взмолился:
