– Але-лай… – вымолвила она сквозь стиснутые зубы на
незнакомом Василию – наверное, цыганском – языке, но тотчас пояснила по-русски:
– Плохо. Совсем плохо.
А ведь это он в первый раз услышал ее голос. Голос был
гортанный, хриплый, сдавленный.
– Плохо? – повторила Валентина Николаевна удивленно.
Странно, что ее удивило? Разве и так не видно, что этой
бедолаге – хуже не бывает?
– Ладно, – заторопилась она, – давай-ка будем выбираться из
машины. Без этого никак не обойтись, мы же не собираемся рожать прямо здесь,
верно? А потом тихохонько поднимемся на крылечко. Ты идти-то сможешь, милая,
или все же сбегать за носилками?
Цыганка буркнула сквозь зубы что-то неразборчивое и
осторожно выставила из машины одну ногу. Утвердилась на ней, потом медленно
повернулась и выставила другую ногу. Попыталась подняться – но не смогла,
застонала громко.
– Вас зовут как? – быстро спросила, чуть обернувшись через
плечо, Валентина Николаевна, но так деловито, что Василий даже не успел
обрадоваться, что она им интересуется , а столь же деловито доложил свое имя.
– Вы вот что, Василий… Вы берите ее под одну руку, а я под
другую, – скомандовала Валентина Николаевна, вцепляясь в цыганку и
повелительным движением своего круглого, твердого подбородка побуждая Василия
проделать то же. Он подчинился, и вдвоем с докторшей они с немалыми усилиями
вытянули цыганку из «Лексуса».
Она, чудилось, была в полусознании, никак им не помогала, а
только громко дышала сквозь стиснутые зубы. Стоило ей утвердиться на ногах, как
она вдруг хрипло вскрикнула, чуть присела – и из-под ее юбок хлынула какая-то
жидкость.
Все в точности, как в той книжке описано, – воды отошли.
Василий зажмурился, чтобы не видеть, как эта жидкость попадает на его
кроссовки. Ладно хоть из машины цыганка вовремя вылезла, а кроссовки ему все
равно не нравились. Выкинет, как только до дому доберется. Если вообще
доберется когда-нибудь. Отчего это кажется, что нынешняя ночь будет длиться
бесконечно?
– Ох ты господи! – сказала Валентина Николаевна, без
особого, впрочем, испуга, а вполне буднично. – Вот вам, пожалуйста. Надо
поторапливаться. – Тут она достала из кармана мобильник, ткнула в какую-то
кнопочку и сказала в трубку: – Катерина, зови быстренько Виталия Иваныча. У
Москвитиной еще не скоро, а тут уже воды отошли, готовьте каталку, стол! И
скажи, пусть в первом корпусе дверь откроют!
В ту же секунду вспыхнул свет сразу в нескольких окнах на
первом этаже левого крыла, и на дворе у крыльца стало светлее.
Василий и докторша втянули цыганку, которая стонала все
громче и еле-еле передвигала ноги, на одну ступеньку, потом на другую,
приблизились к двери, и Валентина Николаевна сердито ткнула в нее ногой:
– Да открывайте, хватит спать!
Дверь отворилась, стало еще светлей, в проеме возникла
черная фигура, и Василий даже ахнул от удивления, потому что увидел не медсестру
или врача, а… милиционера. В первую секунду показалось, что это все тот же
сержант Кондратьев, но Василий спохватился, что сержант ведь не призрак
какой-то, не может мотаться вслед за ним по ночному Дзержинску. Вдобавок
милиционер оказался пониже ростом, чем Кондратьев, а в плечах пошире, и лицо у
него было не смуглое, а розовое и веснушчатое. Опять же – он был прапорщик, а
не сержант, и форма у него была без опознавательных знаков автоинспекции.
– Да что вы тут сидите, Москвитин! – с досадой воскликнула
докторша. – Прямо как будто в первый раз, честное слово! Вашей еще часа три
ждать, не меньше, ну неужели делать больше нечего, как топчан просиживать? Вам
же сказали: позвонят! Или Виталий Иваныч позвонит, или я. Вы ж в патруле
сегодня! Ну и патрулили бы, чего попусту сидеть и зубами стучать?
– Посмотрел бы я на вас, в каком бы вы были состоянии, если
бы ваша жена рожала! – запальчиво воскликнул прапорщик Москвитин.
– Тут уж вам не повезло! – пропыхтела Валентина Николаевна,
с усилием перетаскивая через порожек правую сторону цыганки (за левую отвечал
Василий). – Вовек вам не увидеть, в каком я буду состоянии, когда моя жена
станет рожать!
Москвитин наконец-то сообразил, что именно он в запале
сказал, и нерешительно хихикнул. Ну а докторше и Василию было не до смеха.
Цыганка в их руках словно бы в два раза отяжелела и начала оседать на пол.
– Ну, привет, – с досадой сказала Валентина Николаевна,
пытаясь ее удержать. – Началось. Да где там они все? Эй, держите ее, держите!
Это адресовалось Василию, который почему-то разжал руки, и
цыганка немедленно улеглась на левый бок, а потом рванулась из рук докторши и
перевернулась на спину.
Тело цыганки выгибалось, живот казался уж и вовсе
нечеловечески, неестественно огромным, она что было силы стискивала колени,
стараясь поднять их как можно выше. Глаза ее были широко открыты, но
бессмысленно, незряче метались из стороны в сторону.
– Э-э, нет, моя милая, – строго сказала Валентина
Николаевна, опускаясь рядом с ней на пол. – Этак ты своего ребеночка живьем
задавишь. Ноги не сжимать надо, а развести пошире, упереться ступнями в пол и
тужиться. Только ты погоди пока! На полу людям рожать не положено. Тебе надо
хотя бы до топчана добраться.
Доктор бормотала что-то успокаивающе-деловитое, а сама
тянула цыганку за плечи вверх, но та нипочем не поднималась, а все норовила
повыше поднять и покрепче стиснуть колени, с которых опадали линялые юбки,
открывая худые, сильные, бледно-загорелые икры.
Валентина Николаевна перестала тянуть и сердито взглянула на
Василия и прапорщика Москвитина, которые столбами стояли рядом и тупо глазели
на эти задранные ноги.
– Мужчины, закройте рты! – скомандовала докторша, и Василий,
спохватившись, вернул на место отвисшую челюсть. Зубы отчетливо стукнули друг о
друга.
Рядом послышался схожий звук, и Василий понял, что Москвитин
тоже исполнил приказание.
– Вот вы! – Докторша взглянула на Василия, и он невольно
вытянулся по стойке «смирно». – Подите сюда. Держите ее за плечи. Надо на
топчан перенести.
Василий послушно забежал на указанное ему место, наклонился
и приподнял голову и плечи цыганки. В ноздри ему ударил сильный запах пота.
«Ага!» – подумал он почему-то сердито и поморщился. Но не от этого запаха, а
потому, что к нему примешался еще какой-то – острый, кисловатый. «Кровь… –
вдруг доехало до него, – это запах крови… да она же кровью истекает!»
