5 января 1793 года, замок Сен-Фаржо в Бургундии, Франция. Из дневника Шарлотты Лепелетье де Фор де Сен-Фаржо
[1]Какое чудовищное событие! Какие страшные новости! Только что
прибыл нарочный из Парижа. Он мчался двое суток без отдыха, загнал коня и сам
едва жив. Но что за вести он привез!
Их две. Две вести о смерти. Обе они касаются и Франции, и
нашей семьи. Которая из них страшнее? Обе чудовищны. Но если одна наполнит
сердца всех благородных людей ужасом, другая заставит их вздохнуть с мрачным
облегчением и подумать о том, что справедливость еще есть на небесах, которые,
чудится, в последние времена вовсе отворотили свои взоры от нашей несчастной
страны.
Мой отец лишился сознания, когда обе эти вести дошли до
него. Он человек благородный, но – глубокий старик, и к тому же он – отец …
Я понимаю его. Ведь и я не просто графиня Лепелетье де Фор,
аристократка, но и сестра . У меня у самой разрывается сердце от того, что я не
в силах примирить свое горе с благодарностью небесам. Я оплакиваю
проклинаемого… Я ничего не могу с собой поделать.
Но – прочь слезы! Их давно не видел мой верный дневник. Не
увидит и теперь.
Вот первая из новостей.
Конвент проголосовал за казнь короля! Наш народ, кинувшийся
было от «Vive le Roi!» к «Vive la Republique!», выкрикнул теперь: «Vive la
Mort!» [2] Это был не единогласный, не дружный крик, однако мой брат был среди
тех, кто подал свой голос за убийство государя!
Нет, я не могу поверить. Луи-Мишель! Мой брат!
О боже, но разве не шло все к этому с тех самых пор, как
граф Луи-Мишель Лепелетье де Фор де Сен-Фаржо объявил себя «другом народа»,
подобно Марату, Робеспьеру
[3] и другим кровавым чудовищам? Он – человек
благороднейшего происхождения! – начал уверять, что правы те, кто сажает
аристократов на тележки и отправляет на прокорм к «тетушке Луизе»
[4] Он
вместе со всеми распевал «a ira!»
[5], и заигрывал с этой жуткой девкой,
«амазонкой революции», как они ее называли, Теруань де Мерикур
[6], и
приветливо улыбался «вязальщицам», которые шли за приговоренными к эшафоту,
выкрикивая злобные насмешки, и вязали, беспрестанно вязали при этом толстые
полосатые носки на продажу, а потом пытались подкупить палача, чтобы тот продал
им волосы, остриженные с голов «аристо»
[7], перед тем, как эти головы скатятся
в корзину. Ведь волосы казненного, по мнению этих гнусных простолюдинок,
приносят счастье…
Чужая мучительная смерть приносит счастье? Чудовищное
представление! Зрители его – чудовища! Мой брат уже давно стал таким же. Чего
только стоят эти его безумные проекты национального воспитания детей: всех
детей начиная с пяти лет отнимать у родителей и помещать в какие-то интернаты,
созданные за счет налога на богатых и знатных! За отказ поместить ребенка в
интернат родители лишались бы гражданских прав и подвергались штрафам. Дети
должны были работать на полях и в ремесленных мастерских, обслуживать себя,
ухаживать за стариками. Какая глупость! Зачем мучить несчастных детей и лишать
их родительской ласки? Когда я осмелилась сказать брату, что сам-то он ни за
что не отдал бы в такой интернат свою дочь, он страшно рассердился и увез свою
семью из Сен-Фаржо. Боже мой, я так давно не видела ни милую Аделаиду, ни
маленькую, очаровательную Луизу-Сюзанну! Я так соскучилась по ним…
Почему, ну почему я надеялась, что настанет время – и мой
брат одумается, спохватится, устыдится себя и того, что он делает?
Теперь это время уже никогда не настанет.
Наш злосчастный король еще только выслушал смертный
приговор. Но он жив еще, хотя и недалек тот день, когда он сложит свою невинную
голову на гильотине. А приговор над моим братом уже приведен в исполнение!
Я почти не знаю подробностей. Надеюсь, что скоро мы получим
более пространные вести о случившемся. Наверное, их привезут те, кто доставит
из Парижа тело Луи-Мишеля. Курьер – он человек верный, но недалекий – мог
только очень бегло рассказать о том, что творилось нынче в Париже: сначала в
зале Манежа [8] на Вандомской площади, где проходил суд, а потом и в том
ресторанчике Феврье в галерее Валуа в Пале-Рояле. Он говорил, что одиннадцатого
декабря под проливным дождем из ворот Тампля
[9] выехала карета мэра Шамбона, в
которой сидел король, одетый, как буржуа, в орехового цвета сюртук и редингот.
В карете с его величеством (эти низкие негодяи называли его «гражданин Луи
Капет», но мне никто не запретит называть Людовика XVI по-прежнему его
величеством!) были сам мэр и прокурор Шоммет. Их сопровождал комендант Сантер с
пушками, кавалерией и двойным рядом пехоты. Все взводы с оружием были наготове,
усиленные патрули рыскали по соседним улицам.
Сантер ввел Людовика в зал под руку. Из почтительности? Или
он боялся, что король – король Франции! – вдруг кинется в бегство, словно
какой-нибудь воришка-гамен?[10] Почтительность, граничащая с оскорблением!
Это был тот самый зал, где ровно год назад наш король принял
Конституцию. Тогда все танцевали и рукоплескали. Теперь королю сухо говорят:
«Людовик, вы можете сесть». И ему приходится уговаривать Конвент, чтобы королю
Франции позволили взять адвоката, хотя это право закреплено в той самой
Конституции, которую он принял под давлением этих негодяев, этих мерзавцев… к
которым принадлежал и мой брат.
