Я думала, мы так и будем общаться в Пале-Рояле (в бывшем
дворце герцога Орлеанского теперь море не только антикварных магазинов, но и
чудных кондитерских), однако Мишель ведет меня через дорогу к Лувру. Ну что ж,
будем вкушать духовную пищу, тем паче что в Лувре я успела побывать только раз,
а что там можно увидеть за один раз?!
Мишель переводит меня через дорогу, придерживая под локоток.
Я чувствую себя как-то неловко: у него совершенно бесплотная рука, и касание
настолько эфемерное, словно со мною рядом движется бестелесный образ. И вдруг я
соображаю, что Мишель очень похож на портрет молодого Оскара Уайльда. Этакий
изысканно-тонкий, томный силуэт… Правда, в ту пору волосы мазали бриолином, а
мой новый знакомый пользуется гелем. Однако – пардон, конечно! – особенные
пристрастия литературного гения общеизвестны. А что, если и мой новый знакомец…
Нет, глупости, конечно. Зачем бы ему тогда обращаться в
брачное агентство?
Мы входим под своды Лувра и останавливаемся у огромного
застекленного пространства, через которое виден один из залов, уставленный
скульптурами.
Я забываю обо всем. Безусловная красота – вот что меня
больше всего притягивает в искусстве, а здесь она именно что безусловная. Какое
счастье, что нет сверкающей бронзы! Не люблю этот начищенный блеск. Здесь
только мрамор и чугун, самые красивые, по-моему, материалы для скульптур. Между
статуями стоят кадки с прелестными деревцами, и такое ощущение, что мы смотрим
в сад, где гуляют или сидят некие высшие существа – столь прекрасные, что люди,
посетители Лувра, кажутся по сравнению с ними просто неудачей, а то и ошибкой
природы. То-то они ходят как-то скованно, смотрят робко, порою начинают
растерянно озираться…
– У меня дома тоже есть прекрасная статуя, – раздается рядом
со мной голос Мишеля. Господи, я совсем забыла, с кем я здесь и зачем. – О нет,
это не античная скульптура, – успокаивает Мишель, который по-своему понял мое
изумление. – Это современная работа из современных материалов.
Понимаю… К современной скульптуре у меня отношение плевое.
Недалеко от Лувра находится величественная – чистая готика! – церковь Святой
Маргариты. Нормальных статуй святых там маловато, зато натыканы какие-то
извилистые, бесформенные деревяшки, изображающие Христа и Деву Марию. У одной
статуи вместо тела перекореженная стиральная доска, а может, это винтовая
лестница, точно не скажу. Если Мишель предпочитает такой стиль в искусстве, мне
будет трудновато с этим смириться…
– Только не подумайте, что это какой-нибудь бесформенный
модерн! – значительно поднимает палец проницательный Мишель. – Статуя выполнена
в классическом стиле, ибо скульптора вдохновляла столь совершенная модель, что
у него отсохла бы рука, попытайся он исказить хоть одну ее черту.
Интересно, а почему не отсохла рука у того злодея, который
изобразил Иисуса с телом, подобным винтовой стиральной доске?! Впрочем, откуда
мне знать – может, и отсохла, только это держится в строгой тайне.
– Валентин, – вздыхает Мишель, – ах, шерри Валентин…
Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду называть вас Наташей?
Вот так номер!
Не скажу, чтобы я была в таком уж безумном восторге от
своего имени. Но Наташей быть совершенно не хочется. Знаменитый анекдот («Ну
надо же, такая маленькая, а уже Наташа!») немедленно приходит в голову и
помогает сохранить чувство юмора:
– Вам что, очень нравится та песня, которую поет Иглесиас?
Но тогда уж не Наташа, а Натали!
– Кто такой Иглесиас? – рассеянно спрашивает Мишель. –
Впервые слышу. Нет, Натали – это не то. Совершенно не то! Именно Наташа! Ведь
ее звали Наташей!
Я моргаю. Какая-то у меня очень однообразная реакция на
приколы моих женихов. С Аленом моргала, теперь вот с Мишелем…
– Видите ли, Валентин, – снова вздыхает он, – у меня уже
была русская девушка. Я обожал ее. Она была смыслом моего существования! Она
прожила со мной месяц, а потом бросила меня, жестоко бросила, чтобы выйти замуж
за какого-то боша [27]. Этот бош был так отвратительно прагматичен! У него
домик где-то около Гамбурга, представляете? Как противно звучит это слово –
Гамбург! Проза, убогая проза!
На мой взгляд, ничего убогого в домике «где-то около
Гамбурга» нет. А слово «Гамбург» звучит очень даже аппетитно. Наверное, потому,
что я люблю гамбургеры.
– Наташа заявила, что больше не хочет быть Клеопатрой,
Нефертити или царицей Савской, – плаксиво бормочет Мишель, а лицо его сжалось в
кулачок, словно у обиженного ребенка. – Сказала, что любовь – это не театр, что
она хочет, чтобы любили ее, а не куклу, одетую в исторические тряпки. Но я не
могу забыть ее! Теперь мне осталось только ее изображение, которому я
поклоняюсь, как язычник – идолу. Но мне нужна живая женщина, живая Наташа!
Таращусь на Мишеля во все глаза и постепенно начинаю кое-что
соображать. Значит, в образе красотки Наташи он имел Клеопатру, Нефертити и
царицу Савскую – оптом и в розницу. Потом ей осточертела эта ерунда, что вполне
понятно. На ее месте я бы тоже предпочла боша из Гамбурга вместе с его домиком.
Потом Мишель попытался заменить живую любовницу статуей, но, кажется, счастья
это ему не принесло. И вот следующий номер программы: он будет иметь меня,
глядя на эту куклу «в классическом стиле, но современной работы, из современных
материалов»?
– Знаете что, Мишель? – говорю я задушевно. – Зовите меня
просто Вася! Оревуар! Прощайте!
И, не моргнув глазом, оставляю его навеки.
Я возвращаюсь через Пале-Рояль, и ноги мои снова забиваются
белой пылью. Совершенно как вчера в Тюильри! И, что характерно, налицо такой
же, как вчера, облом в устройстве личной жизни.
Выслушав мой отчет, Николь краснеет, как помидор:
– Кошмар какой! Мне он показался нормальным человеком,
правда, немножко слишком утонченным. Я еще удивилась, что ему нужна именно
русская девушка. Обычно русских невест ищут более трезвомыслящие мужчины, а
эти… поэтические натуры… – она презрительно фыркает, – предпочитают красоток из
Восточной Азии. Фетишист несчастный! Но ты не огорчайся, Валентин, завтра у
тебя намечена еще одна встреча.
– А потом? – на всякий случай уточняю я.
– Ну, – мямлит бедная Николь, – пока у меня на примете
больше никого нет, но я сегодня еще не смотрела свою электронную почту… И
вообще – надо обновить твои данные в моем каталоге. Понимаешь, Валентин, ты у
многих вызываешь интерес, но… – Глаза ее становятся несчастными. – Понимаешь, у
тебя ведь есть ребенок, а не всякий мужчина согласится… Хотя это дурость,
конечно.
