Умолкаю! De mortuis aut bene aut nihil
[11]. Несчастный
король! Несчастный Луи-Мишель!
Важный Тарже, стяжавший скандальную славу, защищая кардинала
Рогана по знаменитому делу об ожерелье, отказался быть адвокатом короля: он-де
старик, ему пятьдесят четыре года! А вот шестидесятичетырехлетний мэтр Троше не
отказался. И семидесятилетний Мальзерб вызвался сам, сказав при этом: «Я дважды
призывался в совет моего монарха, когда весь мир домогался этой чести, и я
обязан ему этой услугой теперь, когда многие считают ее опасной». Для
защитительной речи они выбрали более молодого адвоката де Сеза и принялись за
изучение пятидесяти семи обвинительных пунктов и ста двух документов.
Настало 26 декабря, среда. Де Сез говорил почти три часа.
Его речь, мужественная и обдуманная, могла бы произвести впечатление, когда бы
не было все решено заранее. В кулуарах так и гудело: если англичане судили и
казнили своего тирана, сделавшись первым из свободных народов – презираемые
англичане! – то разве Франция, по милости судьбы, не может теперь соперничать с
Англией в этом отношении? Может и должна!
Де Сез понимал, что обречены на поражение и он с его
попытками защиты, и король. Единственное, о чем адвокат просил, это чтобы не
сам Конвент выносил приговор, а чтобы спросили волю народа. Народа, именем
которого революционеры учинили в стране кровавый дебош! Увы, в этом адвокату и
его подзащитному было отказано. «Вот он, народ!» – прозвучало с высоких трибун
обвинения, а затем последовал патетический жест в сторону переполненных рядов
для публики.
Кто же занимал те ряды? Разношерстная толпа! По словам
нашего информатора, в основном это были простолюдины, отбросы общества,
обитатели рынков, мясники в фартуках и с ножами за поясом, черные от копоти
угольщики, пьяные санкюлоты в красных колпаках. В первом ряду были оставлены
места для герцога Орлеанского и его любовниц. Они приехали в фиакрах,
разукрашенные трехцветными лентами и синими и красными перьями. Кузен короля
приехал полюбоваться тем, как его родственнику будут выносить смертный
приговор.
Но большую часть мест в зале занимали подруги этой ужасной
женщины, Теруань де Мерикур, потому что она опасалась, что мужчины побоятся
голосовать за смерть Людовика. Как я слышала, эта особа вообще невысокого
мнения о мужчинах и признает их годными только для своих развратных занятий, но
отнюдь не для серьезных, тем паче государственных дел. Ну что ж, жизнь
показала, что эта девка хорошо знает людей…
Писать больше не могу – меня зовут к отцу.
Ночь с 5 на 6 июля 200… года, Нижний Новгород. Валентина Макарова
Ворона возникла в моей жизни в полтретьего некой стылой и
сырой июньской ночи. Впрочем, в том июне почти все ночи, как по заказу, были
стылыми и сырыми. Разнились они только тем, что я либо просыпалась от крепкого
сна у себя дома, либо от сна чисто символического на дежурстве, либо от зыбкой
дремы в чужой квартире и в чужой постели. Обычно в случае номер три я
осторожненько, стараясь не разбудить спящего рядом мужчину, с этой постели
сползала и поспешно, чтобы он, не дай бог, не успел открыть глаза и увидеть мою
помятую физиономию, всклокоченные волосы и прижатое к груди скомканное
бельишко, выкатывалась из спальни. Для бегства имелся весьма уважительный
предлог: в восемь начинается пятиминутка в роддоме, где я работаю, но,
поскольку находится роддом в Дзержинске, а постель, с которой я сползаю
украдкой, – в Нижнем Новгороде, то на дорогу мне нужно минимум два часа, а
лучше – два с половиной. И я старалась проснуться не позднее пяти, чтобы еще
успеть и кофе выпить, и под душем постоять. Однако тем утром мне пришлось
обойтись без душа. И именно в то утро я вляпалась в жуткую историю.
Началось все с того, что едва мы с моим другом сердца
отдышались после очень неплохого секса, послышался какой-то странный звук,
словно кто-то поскребся в дверь. Я вздрогнула от неожиданности, но мой любезный
уложил мою вздернувшуюся – всклокоченную, как уже было сказано, – голову снова
на свое плечо.
– Спи, умоляю, – пробормотал он расслабленно. – Я уже больше
ни на что органически не способен! Хватит на сегодня! Может, утром продолжим?
– Мне что-то почуди… – начала оправдываться я, но осеклась,
потому что сердешный друг и сам вздрогнул и приподнялся. Ага, я снова слышу
скрежет, и это мне, значит, не чудится. Кажется, кто-то вставляет ключ в
замочную скважину.
– Ё-ка-лэ-мэ-нэ… – выдохнул он, мой дорогой. – Господи! Моя
жена! Но почему среди ночи?! Она же говорила, что утренним поездом приедет!
– Как – жена? – спрашиваю глупо. – Ты ж разведен!
– Ну да… я сам так считаю и так всем говорю, – бормочет
любимый. – На самом деле она уехала к родителям, в Москву. Нет, конечно, мы все
время говорили о разводе, но сам процесс… Мы просто не успели, понимаешь? Это
такая тягомотина! Я ненавижу выяснять отношения, ты же знаешь.
«Не успели, понимаешь?»! Мы с ним вместе уже три месяца. За
такой срок многое можно успеть. Как минимум, сказать женщине, с которой спишь,
что не разведен.
Тем временем скрежет ключа в замочной скважине становится
все громче. Но дверь не открывается, эта самая невесть откуда взявшаяся жена не
врывается в дом, и я знаю, почему: дверь заперта изнутри, ключ остался в замке.
Ей не открыть дверь и не ворваться в квартиру.
Спасибо и на том. Иначе что было бы делать мне? В шкаф
прятаться? Но шкафа здесь нет. Вернее, он есть, но находится в прихожей. Как
раз и столкнешься с мадам нос к носу. Значит – или под кровать лезть, или на
балконе спасаться. Очень весело!
Но тут ужас ситуации начинает до меня доходить. Ничего
веселого нет! Что ляпнул мой перепуганный друг? А ляпнул он следующее: «Почему
среди ночи?! Она же говорила, что утренним поездом приедет!» И получается –
что? Получается, мой любовник знал, что наутро должна вернуться его жена? Но
что в таком случае делаю здесь я?
– Ты почему мне не сказал, что она должна приехать?! – задаю
естественный вопрос, и мой милый отводит в сторону свои блудливые глазки.
– Ну, ты ведь всегда убегаешь, – бормочет он, – когда еще
нет шести, а «Ярмарка», первый поезд из Москвы, как раз в шесть и приходит.
Пока бы она еще доехала с вокзала… Но она, наверное, на проходящем каком-то
примчалась, на красноярском или нижнетагильском, а может, на владивостокском…
