Высказываюсь в этом роде, пытаясь утешить Николь, но она
только рукой машет: мол, сама все знаю.
– Не будем отчаиваться! – говорит она наконец, с явным
сожалением глядя на пустую коробочку от «Брауниса». – У тебя виза на месяц? А
прошло только полмесяца. У нас впереди еще целых две недели – вагон времени!
Поскольку Николь замужем за русским, она неплохо говорит
по-русски, к тому же набралась от супруга весьма живописных идиом из нашего
великого и могучего. Что-то я давно не слышала ее любимого – «убиться лопатой»…
А еще от своего мужа она набралась чисто русского идеализма и какого-то
неудержимого оптимизма. «Целых две недели впереди», ну надо же! Я бы сказала –
всего две …
– Плохо, что лето, – с сожалением говорит Николь, собирая со
стола тарелки, чтобы загрузить их – уж эти мне буржуи! – в посудомоечную
машину. – Все сейчас в отпусках, в разъездах. А в августе Париж вообще пустой.
Некоторые магазины, кафе, аптеки, парикмахерские закрыты. Даже аукцион «Друо»
не будет работать, ты представляешь?
Вот этого я как раз не представляю. Квартал Друо, где живет
Николь, ну а теперь обитаю и я, – исконно квартал антикваров. Здесь бессчетное
количество лавок и лавочек, магазинов и магазинчиков, которые торгуют любым
антиквариатом, от старых газет, открыток и книг до картин, мебели и всего
такого прочего, монументального. Кроме них, есть еще здание, где с утра до
вечера проводятся аукционы по продаже антиквариата. Рядом вечно бродит народ,
стоит куча машин – ни пройти, ни проехать. Неужели это кипение страстей может
утихнуть? Слабо верится.
Внезапно Николь роняет вилку, смотрит на меня вроде бы с
испугом и взывает к богу:
– Мон Дье!..
Сказать по правде, не вижу повода для страха. Всем известно:
если уронишь вилку, придет женщина. Приметы – дело такое, они то сбываются, то
не сбываются, однако конкретно вот эта – сбудется на сто процентов. Через
пять-десять минут в дверь позвонит Гленда – маленькая, славненькая пухленькая
сиамка, приходящая горничная семьи Брюн. Она является трижды в неделю на два
часа – этого вполне довольно, чтобы огромная квартирища вся сияла и сверкала.
Николь с Глендой отлично ладит, так что не пойму, почему она так перепугалась
упавшей вилки.
Однако, как тут же выяснилось, дело вовсе не в вилке.
– У меня не голова, а решето дырявое! – восклицает Николь и
шлепает себя ладонью по голове, а я мысленно отмечаю ее новые успехи в русском
языке. – В два часа начинается аукцион, на котором я хотела побывать! Хочешь
пойти со мной? Это довольно интересно.
Хочу ли я? Еще бы! Стук молотка, властный голос: «Господин
справа предложил такую-то цену. Кто больше? Раз!..» Золоченые стулья, на
которых сидят толстопузые господа и высокомерно сверкающие брильянтами дамы,
готовые выложить целое состояние за какую-нибудь картинку, которая, очень может
быть, принадлежит кисти великого художника, или за связку старых писем –
свидетелей былой интрижки или вовсе грандиозного романа, или вообще за костюм,
цилиндр, любимую кружку исторического лица, если не за его, к примеру говоря,
подтяжку…
– Тогда собирайся! – командует Николь, продолжая убирать со
стола.
Говорят, французы значительно ближе по духу нам, русским,
чем, к примеру, американцы. Очень может быть – мне просто не с кем сравнивать,
я ни с одним американцем в жизни не общалась, а с моим любимым Мэлом Гибсоном у
нас и правда общего мало. Но у французов имеется одна черта, которая отдаляет
их от нас на несколько тысяч световых лет. Дело в том, что они не переодеваются
дома. Вот как оделись с утра в костюм или платье – так и ходят весь день. При
этом – в уличной обуви, даже на каблуках. Никаких халатов, разве что дойти
утром от постели до ванной и вечером – в обратном направлении. Или если ты
болен, к примеру. Именно поэтому Николь, которая с самого утра принаряжена в клетчатые
брючки чуть ниже колена и хорошенькую блузочку, а также в босоножки, хоть
сейчас готова к выходу. Ну а я, само собой, хожу в халате.
Спешно переодеваюсь в такие же, как у Николь, брючки – писк
моды, я их купила уже здесь, не смогла удержаться, только не в клетку, а в
полоску, зато мои длинные ноги кажутся в них еще длиннее. И натягиваю майку –
тоже писк, тоже куплена уже здесь. Кстати, об этой майке. Я ее (и не только ее,
каюсь) купила в чудненьком магазинчике по имени «Буртон». Самый модный цвет в
этом сезоне – цвет хаки. По-французски он называется так: kaki. Мило, не правда
ли? Спасает только ударение, которое ставится на последний слог. Кстати, когда
мы с Николь болтали о разных русско-французских лингвистических приколах, она
меня уведомила, что мой любимый фрукт – хурма – здесь тоже называется kaki.
Невольно задумаешься, чем набиваешь желудок…
Вот уже пришла Гленда, вот мы с ней расцеловались… Французы
беспрестанно целуются со всеми подряд, в том числе и со слугами. Какой-то
просто-таки разгул демократии! Ладно Гленда – она миленькая и даже не слишком
смуглая, но я сама видела, что здесь целуются и с неграми! Вот ужас-то… И
Николь уже попросила ее в процессе уборки иногда посматривать на крепко спящую
Шанталь, а если проснется и раскричится, немедленно позвонить Николь на
портабль (как Николь – русизмов, так и я нахваталась галлицизмов: портабль –
это по-нашему «сотовый»), и мы выскочили из дому, а буквально через полторы
минуты оказались в здании аукционов «Друо».
Жара в Париже усиливается с каждым днем, а здесь прохладно,
приятненько так… В уголке стойка reception, заваленная проспектами. Хочу
посмотреть один из них, однако Николь хватает меня за руку:
– Это каталоги дорогих продаж, нам не по карману. Коллекции
книг, драгоценностей и всякое такое. Посмотри, вот любопытные стенды.
Я оглядываюсь. Кругом застекленные витрины, в которых чего
только нет! Ковры, какие-то африканские божки, гербарии и коллекции бабочек,
десятка два сумок, шарфы и платья…
– Эти сумки и платья кому принадлежали? – спрашиваю с
придыханием. – Наверное, какой-то великой кинозвезде?
– Вряд ли, – хихикает Николь. – Просто женщине, у которой
собралось столько барахла, что захотелось от него избавиться.
– Ничего себе барахла! – Я, как зачарованная, не могу
отвести глаз от витрины, в которой выставлена тончайшая – наверное, это
ягненок! – дубленочка, украшенная меховой шелковистой даже на вид бахромой. Вот
бы купить такую! И я немедленно представляю себя в этой дубленочке в маршрутке,
которая идет от вокзала до роддома… Может, к концу поездки от нее что-нибудь и
останется, но бахрому уж точно всю оборвут! – Да ведь это все совершенно новое!
