О боже, как все это было унизительно! С нами не
церемонились, тем более что Максимилиан окончательно потерял голову и полез в
драку. Увы, ему было не выстоять против нескольких мужчин, и они начали
избивать Максимилиана…
До сих пор у меня перехватывает горло, когда я вспоминаю об
этом кошмаре. Не знаю, что сделали бы с ним, когда бы я не закричала, что они
бьют не кого-нибудь, а брата знаменитого Лепелетье, героя Республики, причем в
присутствии его дочери – дочери Конвента!
После этих слов во рту у меня воцарился отвратительный вкус,
какой-то кровавый… Но мой крик возымел некоторое действие: Максимилиана
оставили в покое. Однако эти злодеи не изменили своих первоначальных намерений.
Они все же ворвались в башню, отыскали полотно и забрали его. При этом
поверенный Давида еще пытался нас стыдить: мы-де семья Лепелетье, а между тем
противимся увековечению его памяти!
Максимилиан лежал на земле, чуть ли не рыдая от сознания
собственного бессилия, я склонялась над ним… Признаюсь, что, к стыду своему, я
не смогла сдержать слез. И вдруг я заметила, что к нам приближается один из
приставов. На этого человека я обратила внимание еще прежде – он не особенно
усердствовал в исполнении своих обязанностей, все больше помалкивал, да и Максимилиана
пальцем не тронул. Подойдя к нам, он опасливо оглянулся и сказал сочувственно и
очень тихо, словно не хотел, чтобы его слова были услышаны его сотоварищами:
– Погодите отчаиваться! Вы – семья Лепелетье, и вы имеете
права на картину. Вам следует обратиться к правосудию. Поезжайте в
императорский суд в Париже и проситесь к мэтру Ле-Труа. Запомните эту фамилию –
Ле-Труа!
Слегка кивнув, словно бы в знак ободрения, он поспешно
отошел и присоединился к товарищам, которые уже грубо окликали его и спрашивали,
о чем он говорит с нами. Голосом, враз изменившимся, сделавшимся столь же
грубым, как голоса остальных, он ответил:
– Я им говорил, что они еще легко отделались, эти глупцы!
Они позорят славное имя Лепелетье!
С этими словами он тоже вскочил на коня. Раздался слитный
цокот копыт – и все стихло.
21 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина
Макарова
– Бонжур, мадемуазель Николь! Давненько вас не видел. Решили
навестить родовое гнездо?
– Бонжур, Жильбер! Да, вот выбралась ненадолго.
Я открываю глаза и некоторое время смотрю на нечто серое,
что маячит перед моим носом. Шея у меня затекла и болит.
– Как поживает ваш супруг? А малышка? Вы ее привезли? –
звучит раскатистый мужской голос.
– Нет, она в Париже. Неожиданно вернулись мои родители, она
осталась с ними.
– А когда же они сюда заглянут? Как их дела, как здоровье?
– Вроде бы в сентябре собирались. У них все отлично,
спасибо. А как вы, как Жаклин?
– Ну, что с нами сделается! Жаклин возится со своими
цветами, и больше ей ничего не нужно. Сейчас она уехала на пару деньков к сыну
в Аржентой. Жарища какая, а? В Париже тоже жарко?
Не сразу соображаю, что смотрю на серую обивку
автомобильного сиденья. Значит, я уснула в машине на заднем сиденье и свалилась
на бок.
– Да, очень жарко, конечно. Но, по-моему, здесь еще жарче. Я
смотрела на поля вдоль дорог – все высохло. Неужели дождей в самом деле не было
с мая?
– Вот именно. Три месяца! И на август прогнозы самые ужасные
– дождей ждать не стоит. Говорят, на юге уже горят леса.
– А родители раньше времени прервали свой тур по Китаю,
потому что их там буквально залило. Беспрерывно идут дожди. Какая
несправедливость, верно?
Пытаюсь сесть, чтобы посмотреть, с кем говорит Николь, но в
это время она прощается со своим собеседником и трогается с места. Крутой
поворот – и меня снова валит на сиденье. Успеваю только заметить удаляющийся
темно-зеленый «БМВ».
Наконец мне удается совладать со своей тяжелой головой и
силой инерции. Я сажусь. Николь тормозит и поворачивается ко мне:
– Эй, ты как? Проснулась?
Ее темные глаза смотрят на меня с жалостью. И с некоторой
опаской. Похоже, она снова начала раздумывать, а не сошла ли я внезапно с ума
на почве мании преследования. Да ладно, пусть думает все, что угодно. Главное –
она увезла меня из Парижа!
Конечно, я подвергла ее слишком суровому испытанию, когда
вдруг ни с того ни с сего сорвалась с места на улице Монторгей и ринулась куда-то
за угол. В первую минуту Николь подумала, что я решила сбежать от мороженщика,
не заплатив, однако потом оказалось, что я даже заказать ему ничего не успела.
Какую-то минуту она колебалась, бежать за мной следом или подойти к Максвеллу,
и уж не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы она выбрала второе, удалось
бы мне дожить до нынешнего дня или нет. Меня спасла Шанталь, которая почему-то
не пожелала со мной расстаться. Она принялась хныкать и тянуть ручонки вслед
моей стремительно улепетывающей фигуре, и Николь кинулась вслед за мной в
проулок, толкая впереди себя коляску. Догнать меня ей удалось, впрочем, только
на пересечении с улицей Риволи. То есть я неслась в противоположном направлении
от дома, сама не соображая куда. И неведомо, остановилась бы или нет, если бы
не светофор и не сплошной поток машин, который двигался по Риволи. Причем,
когда Николь наконец-то схватила меня за руку, я попыталась отбиваться и
заорала… Жуть, конечно. До сих пор помню, как на нас смотрели прохожие!
Чтобы не пугать закапризничавшую Шанталь, мне пришлось взять
себя в руки. Постепенно первая паника отошла, я перестала трястись. Николь
уговорила меня присесть в ближайшем бистро и заказала «Дьявольскую мяту» –
ледяной мятный напиток совершенно невероятного, правда что дьявольски-зеленого
цвета. Сделав несколько глотков, под мурлыканье Шанталь, которая занялась
бисквитом, я смогла с большей или меньшей связностью объяснить, что произошло.
Я рассказала Николь все: про Дзержинск и про ту сумасшедшую
ночь перед моим вылетом в Париж, про цыганку и про Василия. И про те глаза,
которые смотрели на меня поверх ствола пистолета, а потом – в кабине лифта в
аэропорту Франкфурта. Ну откуда, откуда он вдруг взялся в бистро на улице
Монторгей? Почему оказался рядом с Максвеллом?
Значит, он все же прилетел в Париж! Теперь он будет искать
меня! И Максвелл ему поможет!
Боже мой, неужели дамский угодник, художник Максвелл связан
с террористами из России? Какой кошмар! Господи, ну зачем, зачем я потащилась с
Николь на этот аукцион? Зачем я его увидела? Зачем он увидел меня!..
