Ее спутник достает мобильник и набирает номер.
Телефон, стоящий за моей спиной в столовой, незамедлительно
разражается пронзительными трелями. Раз, два, три звонка… а потом включается
автоответчик, и я слышу знакомое французское бормотание:
– Бонжур, буду вам признателен, если вы оставите свое
сообщение.
Вслед за этим звучит сигнал, и тот же самый голос, который
записан на автоответчике, сердито говорит:
– Николь, если ты меня слышишь, возьми трубку или открой
наконец дверь. Ну что за глупости – хозяева не могут попасть в свою собственную
квартиру!
Матушка Пресвятая Богородица! Да ведь это родители Николь
внезапно вернулись из своего вояжа! То-то мне показались знакомыми лица
седовласых господина и дамы – в квартире полно их фотографий.
Дрожащими руками начинаю крутить-вертеть многочисленные
замки, которые вместе с новой дверью установили Брюны после той попытки ограбления.
И наконец широко распахиваю дверь, вздев на лицо самую приветливую улыбку:
– Бон суар!
Супруги отшатываются, увидев в дверях вместо Николь какую-то
незнакомую особу. Но если мсье Брюн таращится на меня, будто кое-кто на новые
ворота, то на ухоженном личике мадам Брюн появляется вдруг грозное выражение.
Она мгновенно дергает «молнию» на сумке, выхватывает что-то кругленькое,
направляет эту штуковину мне в лицо и…
Я практически не помню того, что случилось потом. В себя я
пришла часа через два, не меньше, и то Николь и ее боевой мамушке пришлось
приложить для этого массу усилий. Усилия долго не приносили результатов, и они
уже собирались звонить по всем трем заветным телефонам!
Ситуация усугублялась тем, что одновременно со мной им
пришлось приводить в сознание отца Николь, который тоже почему-то попал в зону
поражения. Угораздило же его при виде меня обернуться к жене с недоумевающим
вопросом:
– А это еще кто?!
Едкая вонь из «оружия» мадам Брюн расползлась по всей
квартире. Все беспрестанно чихали и кашляли, Шанталь орала каким-то прокуренным
басом, Николь постоянно препиралась с матерью, которая то начинала
оправдываться, то бросалась в наступление… Словом, это была еще та ночка!
Больше всего Брюны боялись, что запах газа из баллончика дойдет до соседей и те
вызовут-таки или полицию, или даже пожарных. Обошлось, слава богу! К полуночи мы
с мсье Брюном вполне пришли в себя, а Николь уложила спать дочку и помирилась с
матерью.
Николь быстро накрывает стол: любимые помидоры с моццареллой
и авокадо. Жую, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, а Николь торопливо
рассказывает мою жуткую историю. Мсье Брюн, который тоже явно не получает от
еды никакого удовольствия, изредка печально переглядывается с женой. Да уж,
смеху подобно: прервать путешествие по Китаю, чтобы угодить в русские разборки
в Париже!
В прошлом году в результате аналогичных разборок у них
изрядно погромили квартиру. И хоть все закончилось благополучно (Николь
помирилась с Мирославом и вышла за него замуж), воспоминания о том ужасном лете
настолько свежи, что я сразу вижу: у родителей есть одно общее заветное
огромное желание – сплавить очередную русскую напасть куда угодно и как можно
скорей!
– Мон Дье, мир сошел с ума! – бормочет мсье Брюн, громко
шмыгая носом. О нет, он не оплакивает судьбу мира – это остаточные явления
«газовой атаки». У меня тоже по-прежнему течет из носа и першит в горле. –
Террористы, всюду террористы! В России, во Франции… Как жить? Мы все помешались
на террористах! Моя жена сегодня вела себя как самая настоящая террористка! А
Максвелл?! Ничего не понимаю! – Он сокрушенно качает головой и вдруг
спохватывается: – Кстати, вы не смотрели сегодня вечером новости?
– Нет, – качает головой Николь. – А что там было?
– Умер Жан-Ги Сиз.
Мне это имя ничего не говорит, и все же я пугаюсь: не
родственник ли? Мало им моих проблем, еще и смерть близкого человека…
Однако у Николь лицо спокойное, только брови взлетают
недоверчиво:
– Умер или…
– Пока неизвестно, – отвечает мадам Брюн. – Сообщили, что
покончил с собой.
С беспомощным выражением вожу глазами вправо-влево.
Николь замечает мои страдания и поясняет:
– Это сподвижник Иана Колона, корсиканского сепаратиста. Был
приговорен к десяти годам тюрьмы за попытку взрыва замка Сен-Фаржо.
– О господи! – невольно всплескиваю я руками. – Да чем ему
замок-то не угодил? И что, много народу пострадало?
– Слава богу, корсиканцы стараются обходиться в своих
терактах без человеческих жертв. Они протестуют против власти Франции над
Корсикой, но при этом подчеркивают, что рядовые граждане ни в чем не повинны, а
потому не должны страдать. Как правило, взрывы гремят в ночное время, жертвы
могут быть только случайными.
Я вдруг начинаю дрожать так, что зубы стучат. Потому что
вспоминаю ночь, во время которой могло быть столько жертв, столько невинных
жертв…
Николь смотрит на меня с тревогой. Конечно, она поняла, что
со мной творится, а потому на повестку дня снова выходит вопрос: что делать с
беспокойной гостьей?
Уж и не припомню сейчас, кто предложил, чтобы Николь ни свет
ни заря взяла со стоянки машину родителей и отвезла меня в Мулен. Пробыть там
мне предстоит неделю, ну, дней десять. Николь отвезет меня, покажет, что и как
в домике, и вернется на другой день. За эту неделю мсье Брюн встретится с
Максвеллом Ле-Труа и попытается выяснить, правда ли, что он из дамского
угодника переквалифицировался в пособника террористов.
Итак, в Мулен, в Мулен, в Мулен! Это место в семье Брюн –
символ полной безопасности. Правда, Лера кое-что писала мне о приключениях,
которые в прошлом году разыгрались в этом самом Мулен-он-Тоннеруа, однако
родители Николь то ли не знают о них, то ли не считают нужным придавать им
значение, чтобы не разрушился некий идеальный образ старого родового гнезда,
куда птицы из семейства Брюн могут прилететь когда угодно – и укрыться от любой
непогоды.
Почему-то ни мне, ни кому-то из семейства Брюн не приходит в
голову, что чем драпать в Бургундию, в Мулен, гораздо проще отвезти меня в
аэропорт, чтобы я успела на первый утренний рейс Париж – Франкфурт, а потом
Франкфурт – Нижний. Улететь в Россию, вернуться домой – что может быть проще и
безопаснее?
