– Да что может выйти, а, барыня? Либо мальчик, либо девочка!
А может статься, что оба сразу!
Эта незамысловатая премудрость успокаивает и веселит меня. В
самом деле, с чего я переполошилась, будто курсистка, которая первый раз идет
на роды? Умница Дуняша, славно привела меня в чувство!
– Как ты поживаешь, моя милая? Помирилась с женихом? – спрашиваю
я ее.
– А ну его! – отмахивается она крепкой розовой ладошкой. – И
говорить тошно. Вовсе записался в душегубы. Мыслимое ли дело: людей со свету
сживать да еще хвалиться этим?
– Как так? – замираю я посреди комнаты.
– Да так. Записали его в команду, которая людей стреляет.
Вывозят-де их в лес да там и убивают из ружей да левольвертов . По очереди.
Мужчин, женщин – без разбора. Еще, говорил, женщины покрепче мужиков бывают,
утешают их, первые к яме идут… Теперь я просто видеть его не могу, жениха этого!
Вон, давеча прослышала, что пропала одна знакомая вместе со своим барином, так
теперь и думаю: уж не мой ли ирод их возле ямы стрелял?
Меня словно бы что-то толкает в сердце.
– Какая знакомая, Дуняша?
– Да ведь и вы ее тоже знаете, барыня. Помните, я вас ванну
брать водила? К Аннушке, помните? Забрали и ее, и барина забрали, а уж она
своего барина так любила, нахвалиться им не могла… Забрали и порешили небось.
Нынче человеческая жизнь что? Копейка!
Несколько мгновений я стою, не в силах шевельнуться.
Я так и знала. Так и чувствовала…
Откуда? Не понимаю, что толкнуло меня в сердце, какое
предчувствие беды, которая вдруг разразилась над его русой головой… Я только
раз заглянула в озорные темно-синие глаза – откуда же это ощущение
безвозвратной потери?
– Барыня! – причитает горничная Львовых. – Что ж вы
стали-то? Небось младенчик ждать нас не станет, разродится Ирина Петровна где
попало. А вы ж ей сами сказывали, что непременно в больницу нужно, ребеночек-то
поперек лежит!
Да, у Иринушки поперечное предлежание, к тому же роды
начались раньше расчетов, ей нужно в больницу как можно скорей. Я заставляю
себя не думать больше ни о чем, кроме моей пациентки, бегло прощаюсь с
помрачневшей Дуняшей, и мы с девчонкой выходим в ночь.
Бежать нам надо аж до Рождественской улицы, и, пока мы добирались,
Иринушку уже одели. Потом муж и девчонка помогали ей спускаться с лестницы
(Львовы живут в пятом этаже), а я освещала дорогу. Счастье, что у меня есть
запасец свечек, я всюду со своей свечкою хожу. Вот Иринушка на улице. Муж ее
снова сбегал в квартиру и принес тележку, которую нарочно сколотил для такого
случая с помощью бывшего дворника. Иринушке самой идти никак нельзя, а
извозчика не докличешься по ночному времени, да и нет у нас на него денег.
Именно поэтому – от безденежья – мы не можем позвать врача на дом. Вернее, от
бесхлебья – ибо деньгами теперь никто не берет. Только продуктами. Моя знакомая
рассказывала мне, как она недавно врача к дочери вызывала:
– Доктор, придите к нам, у нас дома серьезно больная.
– Хорошо, я приду, но я беру за визит три фунта хлеба.
– Извольте. Только не взыщите, кусочками вам соберу по
соседям, а трехфунтовым куском достать негде.
– Кусочками так кусочками.
Роды на дому стоят дороже, чем три фунта хлеба, а больница
бесплатная. Поэтому мы едем в больницу.
Ох и тьма… Но вот впереди заметались лохмы чадного пламени:
пост милиции. Пропуска для ночного передвижения по городу у нас, конечно, нет…
– Стой, кто идет?!
– Ради бога, пропустите, в родильный приют везем!
– Ну, дай бог благополучно дойти, ступайте!
Надо же… неужто и среди них попадаются люди?
Идем дальше. Муж Иринушки пытается развлекать нас светскими
разговорами. Оказывается, в Железкоме новая метода выдачи продуктовых пайков:
жене выдают на мужа, а мужу – на жену. Поэтому все старые девы и все холостяки
переженились. Конечно, фиктивно. Не пропадать же пайкам, в самом деле!
– Танечка, хотите, мы вам жениха сыщем? Будете и на себя, и
на него паек получать.
– Спасибо, Георгий Иванович, да ведь я по другому ведомству
прохожу, не по железнодорожному. У нас, у медиков, такого порядка нет. Какой же
смысл замуж идти?
– А нет, не скажите! Разве не слышали, теперь брачующимся
выдают по четыре аршина бумазеи. Очереди нельзя добиться, чтобы перевенчаться –
многих бумазея соблазняет. То есть вам прямой резон жениха найти!
– Ну, придется подумать, – невесело отшучиваюсь я. – А
почему вы говорите – «перевенчаться»? Разве нынче венчают?
– Да неужто вы не слышали, что теперь барышень, которые
расписывают, называют советскими попами?
Болтовня наша перемежается остановками – у Иринушки
учащаются схватки.
Новый пост. Точно так же мечутся в ночи языки пламени,
угрюмые глаза зыркают из темноты. Увы, здесь народ другой: нас нипочем не хотят
пропускать.
– Ничего не знаем, бегите в районный совет за пропуском!
Мгновение препираемся с Георгием Иванычем, кому бежать.
Наконец решаем, что целесообразней будет остаться с Иринушкой мне – вдруг он
задержится в районном совете, а жена примется рожать. Остаюсь, уже начиная
прикидывать, что ж я стану делать с ней – безо всяких инструментов, без горячей
воды, на улице, на ветру – и при поперечном предлежании!
Чудится, полночи минуло, пока Иринушкин муж прибежал
обратно, а на самом деле – всего полчаса. Прибежал и начал рассказывать:
– Ох, уговорил. Сказал им: дескать, не могут же они
допустить, чтобы новый гражданин Страны Советов родился прямо на грязной улице.
Оказалось, и впрямь не могут. Выдали пропуск!
Он победно машет бумажкой.
Тащимся дальше.
– Татьяна Сергеевна, вот вы у нас барышня начитанная, все на
свете знаете. А что, во времена Французской революции были коммунисты вроде
наших?
– Если делать очень отдаленные сравнения, то… пожалуй, наша
эпоха слегка напоминает эпоху якобинцев.
– А сколько времени они правили?
– Приблизительно три года.
– Да когда же нашим чертям будет конец?
В ответ на восклицание мужа Иринушка разражается таким
хохотом, что у нее начинаются новые схватки, и наш путь опять замедляется.
