Не исключено. Ведь прозвище этого типа, как мне сообщила
Николь, «Король старьевщиков»!
Мне без разницы, что он ищет и что хочет стащить. Я не
собираюсь грудью бросаться на защиту брюновского антиквариата. Я хочу одного:
как можно скорей выбраться из этого дома. Если вчера Максвелл хладнокровно
запер меня в погребе, то что он сделает сегодня, если я, на беду, попадусь ему
на глаза, живая и здоровая помеха?
И еще вопрос: один ли он прибыл из Парижа? Что, если в
кильватере притащился мой старинный дзержинский знакомый?
Я со страшной скоростью одеваюсь (хорошо еще, что
заблаговременно сложила на стуле чистую одежду!) и, чуть касаясь ступенек,
слетаю на первый этаж. Господи боже, какое же все рассохшееся в этом доме, как
все скрипит, кошмарно скрипит! Мне кажется, скрип доносится и во двор, где
шурует в сарае Максвелл.
Но я уже почти у цели. Еще два-три шага – и я выскакиваю на
террасу.
Внизу, у ворот своего дома, стоит Клоди, которая болтает с
каким-то очень плотным, высоким, загорелым мужчиной.
– О, привет, Валентин! – радостно машет мне Клоди. – Вы не
знакомы с Жильбером? Это сосед Николь, муж Жаклин.
У меня возникает ощущение, что на самом кончике языка Клоди
ловит опасную фразочку-дополнение: «и любовник Жани». Однако меня сейчас мало
интересуют муленские амурные сплетни. Я смотрю на Жильбера. У него такой горбатый
нос, словно в прошлой жизни обладатель его был коршуном… У него такие волосатые
руки и ноги, придающие ему еще более свирепый облик…
Вот только грабель в руках нет!
Итак, шарился по саду Жани именно Жильбер. Или у них и
впрямь настолько близкие отношения, что она призналась ему в убийстве Лоры, или
он явился отыскать улику по собственной инициативе.
И так хорошо, и этак неплохо. Одно и в самом деле радует: я
его в том саду видела, а он-то меня – нет! Значит, во мне никакой опасности не
чует. Хоть его можно не бояться.
Однако давненько я не видела в обращенных ко мне глазах
такого клинического изумления, какое наблюдаю в глазах Жильбера.
– Ва-лен-тин? – переспрашивает он, натурально заикаясь. – А
где Николь?
– О, она уехала, – машу рукой на манер булгаковского Фагота.
– Еще вчера утром. Она, знаете ли, уже давно в Париже.
– Но как же? – продолжает активно недоумевать Жильбер. – Час
назад я видел ее на крыльце. Я поздоровался с ней, и она ответила…
– Это была я, – признаюсь стыдливо, что ввела в заблуждение
хорошего человека. – Я тут траву полола.
– Вы?! – Глаза Жильбера, и без того очень яркие и выпуклые,
просто-таки готовы вылезти из орбит.
А что я такого сказала?
– Это были вы?! Но я решил… я потом посмотрел в щелочку и
увидел, что машины в гараже нет… Я решил, что Николь закончила работу и уехала
в Нуаер или Тоннеруа в магазин. Поэтому я… Я думал, что в доме никого…
Тут он, такое впечатление, спохватывается и замолкает на
полуслове.
Однако сказанного вполне довольно, чтобы я поняла: Жильбер
огорчен не столько тем, что я – не Николь, но, прежде всего, тем, что в доме,
который он считал пустым (даже в гараж в щелку заглядывал, проверял, на месте
ли машина хозяйки!), кто-то оказался.
Интересно знать, почему он просто-таки убит данным
открытием?
И вдруг я понимаю, почему. Да ведь Максвелл перелез через
стену, которая отделяет двор Брюнов от двора Жильбера и Жаклин! Значит, это
Жильбер привез сюда Максвелла. И уверил его, что можно безопасно пробраться в
дом соседей, ибо хозяйки нет.
Итак, тут одна шайка: Жильбер с его граблями и страстью
отыскивать улики, Максвелл, любитель форсировать чужие заборы, и… третий. Самый
страшный, самый опасный!
У Клоди вдруг делаются большие-пребольшие глаза. Она смотрит
куда-то мне за спину, и я, кажется, догадываюсь, кого она там видит.
Оборачиваюсь с обреченным видом.
Так и есть!
– Привет, – говорит Максвелл Ле-Труа. – Будьте так любезны,
осчастливьте меня: поставьте автограф на книжечке.
Он протягивает мне покетбук в бумажной обложке. Это книжка,
которую я захватила с собой из дому, а потом привезла и в Мулен. Детектив Алены
Дмитриевой «Любимый грех». К детективной литературе, по-моему, сей грех практически
не имеет отношения, но читать до смерти интересно. Тем паче, что книжка на
самую животрепещущую тему: о том, как трудно иногда дается вынужденное
воздержание. Фишка дня!
– Я… не понимаю, – бормочу я, завороженно глядя в темные,
насмешливые глаза Максвелла. – Почему вы просите у меня автограф?
– Но ведь вас зовут Алена Дмитриефф, если не ошибаюсь? –
вскидывает Максвелл свои четко вырисованные брови. – Полагаю, вы и есть автор
книги? Видите, тут написано: А-ле-на Дмит-ри-ефф! – Он произносит по складам,
будто имеет дело с дурой неграмотной, да еще тычет в обложку отлично
наманикюренным ногтем.
– Какая Алена? – подает голос Жильбер. – Мадемуазель зовут
Валентин. Она подруга Николь. А Николь еще вчера уехала в Париж. Так что… так
что ты зря ее искал в доме. Кстати, позвольте представить вам моего друга
Максвелла Ле-Труа.
Ага, налицо не слишком-то ловкая попытка объяснить мне и
оторопевшей Клоди, почему из дома Брюнов с хозяйским видом вышел какой-то мэн.
В смысле, мсье. Типа, он искал Николь, ну просто с ног сбивался!
На физиономии Клоди крупными буквами написано, что именно
она обо всем этом подумала. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.
Жильбер, отъявленный бабник, ну, значит, и его друг Максвелл таков же. А
Валентин… вы подумайте! С виду такая скромница, да еще врач, а сама,
оказывается… Ох уж эти русские!!!
– Значит, все-таки Валентин, – произносит Максвелл,
задумчиво глядя на меня. – Ну что ж. Прошу простить, мадам, – галантно кивает
он Клоди. – Извини, Жильбер. Но мне срочно нужно поговорить с этой… особой.
На сих словах он хватает меня за плечо, втаскивает в дом и
бесцеремонно захлопывает за собой дверь.
Не отрывая от меня мрачного взгляда, он нашаривает торчащий
в скважине ключ и резко поворачивает его. Теперь мы заперты изнутри.
И вдруг перед моими глазами вспыхивает видение. Распахнутая
дверца красного «Рено»… скорчившаяся на заднем сиденье фигурка мертвой Лоры…
Да, теперь я убеждена, что это была именно Лора! И я
совершенно точно знаю, кто ее убил.
Не Жани. И не Жильбер.
