– То есть она предложила мне выдавать комиссарам своих
товарищей по борьбе, ты представляешь? – воскликнул Максим, пересказывая мне
эту сцену. – Я уже сделал шаг, чтобы открыть перед ней дверь и предложить
отправиться к черту, как вдруг меня пронзило ощущение полной нереальности
происходящего. Елена Феррари, какой я ее помнил, была далеко не глупа. Она
знала меня и мою семью достаточно хорошо. Она должна была понимать: никогда, ни
при каких обстоятельствах, ни за какие деньги, ни под какой угрозой я не принял
бы подобного предложения. А окажись я в обстоятельствах безысходных, предпочел
бы пустить пулю в лоб, только бы не сотрудничать с красными. И я понял: это
нелепое, опереточное предложение было только предлогом, поводом явиться ко мне
и втянуть меня в разговор. Зачем? Ведь на самом деле ей было нужно от меня
что-то другое. Но что?
Кажется, Елена Феррари поняла, что Максим разгадал ее игру,
потому что на ее неистово напомаженных губах мелькнула усмешка.
– А впрочем, бог с вами, – сказала она легко. – Живите как
хотите, поддерживайте кого угодно, верьте во что заблагорассудится. И
ненавидьте новый советский строй, как вам в голову взбредет. Тем более что… –
Она вдруг махнула рукой, и горькая складка исказила ее красивое, порочное лицо.
– Тем более что даже не нами, а нашими предшественниками и учителями,
французскими якобинцами, уже было сказано, что Революция пожирает своих героев…
Я не солгала вам, когда в самом начале сказала, что рассталась с заблуждениями
молодости. Я совершенно не желаю, чтобы Революция, которой я отдала столько
сил, ради которой стольким пожертвовала, пожрала в конце концов и меня.
– Учитывая, что вы приносили в жертву ей преимущественно
чужие жизни, в том числе и жизни моих близких, подобная расплата кажется мне
совершенно справедливой, – холодно заметил Максим. – Прошу прощения, сударыня.
Боюсь, что нам нечего больше сказать друг другу. Мне нужно работать. Думаю, вас
ждет ваш… Красный Крест .
Он не слишком-то рассчитывал, что гостья оценит жестокую
иронию, заключенную в этих словах и в интонации, с какой он их произнес, однако
лицо Елены Феррари изменилось так внезапно, что Максим невольно отпрянул.
Только что в его кабинете сидела томная, ироничная кокетка – и вдруг она
обратилась истинной фурией. Как будто прямо перед ним на хвост взмыла гремучая
змея!
– Не стройте из себя идиота! – прошипела Елена Феррари. – Вы
что, до сих пор пребываете в убежденности, что бежать из Чеки вам удалось
усилиями каких-то ваших товарищей ? Я знала, что готовится ваш побег, я нарочно
попустительствовала этому. У меня были планы – вы должны были привести меня к
тайнику Борисоглебского! Вы никогда не узнаете, скольких людей я стерла в
порошок, чтобы достать его письмо, о котором мне проболталась ваша сестра. Но
все было напрасно, мне ничего не удалось. И ваше бегство… Меня срочно вызвали к
Дзержинскому, вызвали на час, но за это время вы умудрились исчезнуть
бесследно. Мы шли по вашему следу, мы были у вас на квартире, я видела
развороченную крышу… Значит, тайник был там?
– Я смотрел на нее, – рассказывал мне Максим, – и мною все
более властно овладевало ощущение, что я имею дело с беглянкой из
психиатрической лечебницы. Да неужели она явилась сюда, в Константинополь,
чтобы вновь потребовать от меня дневник Сен-Фаржо? Неужели не рассталась с
мыслью, которая стала для нее поистине навязчивой, маниакальной идеей?
Максиму хотелось вышвырнуть вон эту тварь, но мерзко было до
нее дотронуться. Поэтому он сунул руку под борт пиджака и достал пистолет.
– Извольте выйти вон, сударыня, – сказал он, направляя на
нее ствол. – Считаю до трех, потом стреляю.
Елена Феррари крепче прижала к груди свою маленькую черную
сумочку и вскочила. Впрочем, голос ее был уже спокоен.
– Вы с ума сошли, – проговорила она с оттенком некоторой
насмешки. – И как вы объясните это убийство властям?
– Не ваша забота, – ответил Максим, чувствуя неодолимое
желание пустить пулю в оливково-бледный, скрытый вуалью лоб. – Я просто скажу,
что вы – красная шпионка, которая погубила мою семью. Ведь я не солгу, не так
ли? Все, начинаю считать. Раз…
– Одну минуту, – проговорила она с деланым смирением. – Да,
я вынуждена уйти, я ухожу. Но…
– Не тратьте время на угрозы, – перебил Максим, сдерживаясь
из последних сил. – Я не боюсь вас.
– Знаю, – кивнула Елена Феррари, и черные перья на ее шляпе
надменно колыхнулись. – Я хотела только сказать, что у вас еще будут основания
вспомнить меня… вспомнить добром! И, может быть, тогда вы поймете, что со мной
и в самом деле лучше дружить, а не ссориться.
Она медленно двинулась к двери, и подол ее платья качался из
стороны в сторону над обтянутыми черным шелком ногами. Каблучки ее размеренно
постукивали по полу. Максим не сводил с нее глаз, чувствуя, что рука его дрожит
от нетерпения и ненависти.
«Скорей бы уж ушла!» – мрачно подумал он, смутно чувствуя,
что от Елены Феррари можно ожидать любого сюрприза.
И он оказался прав!
На самом пороге она вдруг обернулась и неуловимым движением
выхватила из-под легкого шарфа, переброшенного через руку, небольшой изящный
«браунинг». Издевательски хохотнула, показала Максиму красный, влажный язык – и
наконец-то исчезла.
Рассказав все это, мой муж обнял меня, уткнулся лицом в мои
волосы и долго не отпускал.
– Какая ты живая, – бормотал он. – Какая ты живая, теплая и
настоящая! Ты знаешь, я никак не могу избавиться от ощущения, что бродил по
кладбищу, а вокруг меня разверзались могилы, из которых ко мне тянулись мертвые
руки. И я знал, что одна из этих могил предназначена для меня.
Он был угрюм весь вечер, молчал, о чем-то напряженно думал,
а меня мучило предчувствие чего-то дурного и не оставляло предчувствие, что мы
еще пожалеем, что Максим не дал волю первому побуждению и не встретил Елену
Феррари выстрелом в упор!
23 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина
Макарова
Мне надо бежать. Мне надо бежать без оглядки, нельзя медлить
ни минуты! Но я почему-то стою, вцепившись в прутья ограды, и смотрю на Тедди.
Конечно, он спит. Конечно!
