Клоди цепенеет. Теперь она не может глаз оторвать от ствола,
им поглощено все ее внимание, и она почти не слушает того, что я говорю. В
отличие от Исы, который так и впитывает каждое мое слово.
Я продолжаю. Рассказываю, что Клоди каким-то образом
заманила Лору в сад Жани и убила ее там, там и спрятала труп, воспользовавшись
отсутствием хозяйки. А потом, когда отволокла тело подальше отсюда, она
обнаружила, что с ноги Лоры исчезла одна туфелька, и спохватилась, что потеряла
улику. И позвонила Жильберу, чтобы тот нашел ее. Не знаю, как она заморочила
Жильберу голову, что он с такой готовностью бросился выполнять ее просьбу, но…
– Погоди, – перебивает меня Иса, мучительно наморщив лоб. –
Каким образом она, – следует кивок в сторону Клоди, как если бы та была
совершенно неважным, посторонним существом, а то и неодушевленным предметом, –
заманила Лору к Жани? О, погоди… я знаю, я понимаю. Ребенок! У Жани мой сын,
да?
У меня падает сердце. А Иса, оказывается, не такое уж и
безмозглое боевое оружие!
– Это правда? – спрашивает Иса, глядя поочередно то на меня,
то на Клоди.
Я молчу. Я раскаиваюсь в каждом сказанном мною слове.
Филиппок в своем боди от Кардена и в чепчике сугубо а-ля
рюсс, измученный криком, прильнувший к моей груди и жадно шарящий по ней
губешками, представляется мне как наяву. Господи, да что же я наделала!
– Ну вот видишь, что ты натворила! – злорадно говорит мне
Клоди. – Теперь можешь считать, что Жани больше нет на свете.
– Почему? – недоуменно спрашивает Иса. – Жани – сестра моего
побратима, если она взяла моего сына, это лучшая участь, которую я мог бы
пожелать для него. В семье моего побратима мой сын будет расти все равно что в
родной семье!
Вот теперь на наших с Клоди лицах определенно одинаковое
выражение – неописуемое изумление. Да, крепко сдвинулось что-то в голове этого
ходячего гранатомета! Он сам обрек на смерть своего побратима – и в то же время
считает, что воспитываться в семье сестры Жана-Ги – наилучшая участь для
Филиппа.
Хотя… В принципе, он прав. Так что пусть его логика и
вывернута наизнанку, однако бесспорна.
– Значит, Лору убила она? – спрашивает он, взмахнув в
сторону Клоди пистолетом, но глядя на меня. – Значит, она?
Я уже почти кивнула. Я уже почти сказала «да». Но
встретилась с ним взглядом – и немедленно поняла смысл расхожего выражения о
языке, который присыхает к гортани.
Ему снова необходима рука, которая жмет на спусковой крючок,
этому оружию! И если я скажу «да», Иса немедленно выстрелит в Клоди. Убьет ее у
меня на глазах – воровку, обманщицу, авантюристку, убийцу, искательницу кладов,
бесовски умную и дьявольски коварную тварь…
– Нет! – кричу я что было сил. – Нет! Я не знаю!
16 октября 1921 года, Константинополь. Из дневника Татьяны
Мансуровой
То, что я рассказываю сейчас, вскоре станет сенсацией
мирового значения. Без сомнения, в морские анналы не занесено ни одно подобное
происшествие. Максим велел мне подробнейшим образом описать случившееся, потому
что сам он этого сделать не может – лежит в постели. У него сломаны правая рука
и нога, именно поэтому он не мог ни наблюдать то, что случилось, ни
расспрашивать очевидцев. Видеть я, конечно, тоже ничего не видела, поскольку
это невероятное событие развернулось на глади Босфора, а наш дом отстоит
довольно далеко от берега, однако людей, которые все видели, расспросила
подробнейшим образом. Свершившееся настолько невероятно, что мы до сих пор не
можем в это поверить. Погибло три человека, но жертв могло быть куда больше.
Под угрозой была жизнь генерала Врангеля, его ближайших сотрудников, моего
мужа!
Впрочем, постараюсь оставить эмоции и записать все по
порядку.
Вот канва событий.
Пятнадцатого октября, около пяти часов дня, яхта генерала
Врангеля «Лукулл» была протаранена ушедшим в Батум итальянским пароходом
«Адриа» [47].
Генерал Врангель и командир «Лукулла» находились на берегу.
На пять часов было назначено совещание. Поскольку редактор общеармейской газеты
Максим Николаевич Мансуров не мог на нем присутствовать (накануне он был
жестоко избит какими-то злоумышленниками и поэтому прикован к постели), решено
было провести совещание у него дома. Туда направились все сотрудники генерала,
а вскоре подъехал он сам. В это время и произошло крушение. Все офицеры и часть
матросов до момента погружения оставались на палубе «Лукулла» и, лишь видя
неотвратимую гибель яхты, бросились за борт и были подобраны подоспевшими
катерами и лодочниками.
Дежурный мичман Сапунов пошел ко дну вместе с кораблем.
Кроме мичмана, погиб также корабельный повар, кок Краса. Позже выяснилось, что
погиб еще третий человек, матрос Ефим Аршинов, уволенный в отпуск, но не
успевший съехать на берег.
«Адриа» врезалась в правый бок яхты и буквально разрезала ее
пополам. От страшного удара маленькая яхта почти тотчас погрузилась в воду и
затонула. Удар пришелся как раз в срединную часть «Лукулла»: нос парохода
прошел через кабинет и спальню генерала Врангеля.
На «Лукулле» погибли документы главнокомандующего и все его
личное имущество. Хоть велено начинать работы водолазов, однако надежды спасти
что-либо мало: «Лукулл» стоял в таком месте, где глубина достигала тридцати
пяти сажен.
Теперь некоторые подробности.
Подъесаул Кобнев, находившийся на «Лукулле» в минуту
несчастья, рассказывал о случившемся так:
– Пятнадцатого октября около четырех часов тридцати минут
дня я поднялся из своей каюты и вышел на верхнюю палубу. Встретившись там с
дежурным офицером мичманом Сапуновым, прошел с ним по палубе. Через некоторое
время мы обратили внимание на шедший от Леандровой башни большой пароход под
итальянским флагом. Повернув от Леандровой башни, он стал пересекать Босфор,
взяв направление на «Лукулл». Мы продолжали следить за этим пароходом.
«Адриа» на большой скорости, необычной для маневрирующих в
бухте Золотой Рог судов, приближалась к «Лукуллу». Вскоре стало видно, что,
если «Адриа» не изменит направление, «Лукулл» должен прийтись по ее пути. Я
предположил, что у парохода не в порядке рулевая тяга и он не успеет переложить
вправо, однако Сапунов сказал, что, будь у парохода что-то не в порядке, он не
шел бы с такой скоростью и давал бы тревожные гудки, предупреждая об опасности.
Тем не менее пароход не уменьшал хода, двигался на яхту, как будто ее не было
по пути.
